Фантастика. Князь Расуль Ягудин (Париж, Франция). Уездный город N 4 глава

4 ГЛАВА

​Айгуль стояла, почти неразличимая в тени возле поворота к выходу на улицу, и молча смотрела на целый отряд охраняющих этот выход солдат. Они были в камуфляже и бронежилетах, непроницаемые каски заслоняли их лица, как могильные плиты, и от этого они смахивали то ли на призраков, то ли на мертвецов. Выход в Город, отдалённо напоминающий магазинную витрину из очень толстого стекла, был перегорожен самыми настоящими рогатками против танков, которые Айгуль видела в какой-то книжке о какой-то Второй мировой войне, и дальше, возле самой витринной плоти, гладкой и в то же время слегка неровной и поэтому чуть преломляющей разноцветные огни с противоположной стороны, просто и буднично стояла металлическая перегородка на изогнутых ножках, перегородка из тех, коими огораживали движение на популярных выставках или мирных демонстрациях в древние времена. За стеклом на улице стоял танк, зелёный, как носорог, и такой же страшный и угрожающий, такой же непобедимый и полный смертоносных животных сил, а за ним в глубине площади перед зданием городских властей виднелись смутные силуэты таких же – то ли танков, то ли танкеток, то ли бронетранспортёров очень большой величины.
Пока Айгуль смотрела на перегородку, она слегка улыбалась с настоящим живым юмором, словно по достоинству оценив хорошую, талантливую шутку, но её лицо утратило свою улыбчивость и стало отрешённым и беспощадным, когда она перевела взгляд на танки, стоящие с той стороны. Затем её лицо вновь слегка изменилось – оно стало напряжённо-размышляющим – лицо человека, решающего насущную проблему, и тонкая длинная тень морщинки с острыми кончиками с обеих сторон перечертила её переносицу сверху вниз.
Со всё таким же напряжённо-размышляющим лицом с морщинкой, лёгшей тонкой рытвинкой промеж её бровей, куда обычно направляют полёт пули, она двинулась вдоль полукруглой внутренней стены холла, из которого радиально-лучевыми линиями расходились коридоры по всем румбам в чрево здания, уже оставшегося за её спиной – первой её жертвой оказался часовой, охранявший вход-выход как раз того коридорчика, из которого появилась Айгуль – он стоял спиной к коридору, вяло и без интереса глядя на суматоху у входной двери, расслабленно опустив руки на висящий на его шее автомат, и когда внезапно взметнувшаяся из-за его спины призрачная тонкая рука со сверкающим лезвием одним взмахом развалила ему горло на две поперечные половины почти до самых продольных сухожилий и мышц, соединяющих затылок с трапециевидной мышцы спины, часовой не смог даже не то что закричать, но и достаточно громко захрипеть, он лишь издал еле слышный сип, нервно и трясливо всплеснув перед лицом обеими руками и запрозрачнившись обречёнными глазами на сразу осевшем, как будто сжавшемся внутрь лице – глазами барана, покорно уводимого зачем-то из стада к повороту в огороды за сеновальным углом, и он по-бараньи так и исчез из поля зрения с вытаращенными бараньими, даже не закрывшимися перед смертью глазами, когда девочка рванула его на себя, спиной в коридор, куда он рухнул к ней под ноги почти бесшумно, лишь слегка хлопнув о пол, как мешок с мукой – затем послышался стремительный, тоже едва слышимый шорох тела, оттаскиваемого в чёрную коридорную глубину, и Айгуль гибкой беззвучной тенью промелькнула на выходе из коридора в холл и заскользила по стенке, изгибающейся полукругом, обнимающей чуть отстранённый от глотки коридора главный вход.
Следующий часовой оказался более внимательным, и он даже успел дёрнуться в сторону за мгновение до того, как нож с лёгким треском вошёл ему меж рёбер в левую сторону груди, разом пропоров сердце, остановив ток крови и заморозив движения мышц – часовой был уже мёртв, когда Айгуль мягко подхватила его безвольно, по-кукольному, падающее тело на руки и тихонько потянула в распахнутый коридорный зев. Когда она опять двинулась полукругом вдоль стены к следующему коридорному выходу, её пояс выглядел бугристым и неровным от нескольких пистолетов, засунутых за пояс везде, где они могли бы быть втиснуты, пистолетов, накопленных девочкой за весь кровавый путь на волю из чёрной зловонной глубины здания с его с мёртвым мерцающим светом люминесцентных ламп. Третий часовой стоял к ней спиной, не оборачиваясь, тупо и неподвижно глазея оловянными глазами на шум и мельтешение солдатов и офицеров возле дверей, и Айгуль, приблизившись к нему сзади вплотную, без лишних выкрутасов ткнула его под левую лопатку чем-то длинным и острым, напоминающим не то длинное шило, не то короткий стилет, и часовой на миг остался стоять, даже не изменившись в лице – просто лицо вдруг резко, в один промелькнувший миг захолодело и остановилось, и глаза, ставшие мёртвыми и пустыми, лишёнными души ещё некоторое время смотрели прямо перед собой, уже ничего не видя, с посеревшего, абсолютно мёртвого, как будто его вынули из холодильника после долгих лет содержания при ряде сверхнизких температур, неподвижно-каменного, чуждого живому человеку лица, и девочка, осторожно удерживая его сзади за штаны, чтобы он не упал с грохотом, переполошив всех вокруг, вполголоса сказала ему в неподвижное, замершее ухо, перед этим мельком заглянув в лицо, наклонясь над вдруг осевшим плечом,:
– И как тебя не испугаться? Такккккая морда, блин.
И она тихонько и бережно потянула его, как и всех предыдущих в охраняемый им мгновение назад коридор.
Она выскользнула из коридора мигом позже, столь же зыбка и неуловима, как всегда, безмолвная и не издающая ни малейшего звука, и снова тенью заскользила по стене, равнодушно, бездыханно и неостановимо к следующему часовому, охраняющему следующий вход внутрь и в глубину, когда яростными криками и гомоном забурлила безликая камуфляжная толпа у застеклённого выхода, за которым громадное и неподвижное тело танка чернело всё так же монолитно и уверенно, нависая над входом, как гора.
Часовой, к которому девочка направлялась, дёрнулся в ту сторону и, поворачиваясь боком, краем глаза заметил её, дёрнулся в сторону, хватаясь за автомат, и она, воровато кинув быстрый взгляд на толпу, горласто мельтешащую у двери и не обращающую внимания ни на что другое, уже с полпути с силой метнула в него нож, стараясь попасть в горло, чтобы сразу перерезать дыхательный путь и таким образом не дать ему закричать – ей это удалось полностью, солдат лишь захрипел с торчащей из горла рукояткой, суча руками и пытаясь ими ухватить автоматный спусковой крючок, но девочка уже рванулась, стремительно и беззвучно, прямо к нему, дёрнула умирающее тело с фонтанирующей из-под ножевого клинка кровью в коридорный проём и уже там добила коротким ударом ножа в грудь.
Она вытерла с левой брови каплю пота, невесть какими путями затёкшую туда со лба, и несколькими привычными движениями завладела кое-чем из оружия на мертвеце. Теперь наконец-то можно было выглянуть из коридора и уяснить, из-за чего начался у стеклянной входной двери весь этот гам.
Её лицо окаменело и затем словно осело внутрь, проваливаясь само в себя, как песчаная маска, оно стало невыразительным и серым, когда ей удалось всмотреться в происходящее там, и на правом виске её как-то странно, совсем не по-детски набухла и бешено запульсировала тонкая синяя жилка. В холл вводили, скованного наручниками, того самого молодого человека, с которым она познакомилась в Городе настолько необычным способом. Он был избит, и лицо его затекало кровью, и когда Айгуль это разглядела, она судорожно сглотнула, и мышцы её лица дрогнули, как будто она собиралась заплакать. Она с безумным отчаянием, не зная, что делать, оглянулась в чёрный провал коридора за своей спиной с освещённым вдалеке выходом на коридорный перекрёсток, и начала нашаривать на поясе пистолеты, скользя пальцами по рифлёным рукояткам и мелко всем телом дрожа. Лицо её превратилось в застывшую маску ужаса и безысходности, оно всё захолодело, как в нем уже поселилась ледяная смертная тень. Она коротко всхлипнула и встала у выхода из коридора боком, удерживая в каждой поднятой вверх руке по пистолету и напружинившись всем телом перед броском.
Только выучка и наработанные в Горах инстинкты помогли ей не закричать, когда большая мужская рука мягко накрыла ей рот сзади, одновременно обняв вокруг корпуса и таким образом прижав к телу руки с пистолетами, не давая ими шевелить.
– Тихо, – чуть слышным дуновением воздуха шепнул ей в ухо отец, прижимаясь к нему губами. – Таким способом ничего не добьёшься. Давай-ка уходим внутрь.
– А он? – прерывистым от сдерживаемых слёз шёпотом спросила Айгуль.
– С ним пока ничего не будет, они же должны его допросить. А там посмотрим. Не бойся за него, пацан не плакса, он же уже себя проявил – вспомни, как он дрался за тебя один против толпы. И, кстати, ты была права, он нам пригодится, так что – когда всё кончится, берём его с собой, – Фарит уже буквально тащил её на себе, уволакивая в чрево здания, словно то ли сломавшуюся, то ли внезапно обессилившую заводную куклу с лицом, каким-то странным образом будто залитом сухими слезами. – Ничего, ничего, – вновь прошептал ей отец, – вытащим мы твоего мальчика. А пока пусть потерпит. Нам всем иногда приходится терпеть.
Они, наконец-то, выскочили за поворот, и там Айгуль столкнулась нос к носу с Аглямом. Это было так неожиданно, что она на миг потеряла дар речи, вытаращив на него глаза и, кажется, даже забыв о своём захваченном в плен друге. Аглям хмуро и смущённо смотрел на неё, а девочка с безумным удивлением, медленно, но неотвратимо уступающем место такой же безумной ярости, смотрела на него.
– А этттто тут кто? – свистящим шёпотом возопила она и вскинула один из тех пистолетов, что так и не убрала обратно за пояс.
– Я теперь с вами, Айгуль, – торопливо пробормотал Аглям и отвёл взгляд, не предприняв никаких попыток защититься от направленного в его переносицу ствола.
– Так, Айгуль, – строгим голосом зашептал ей отец сбоку и выпрямился в полный рост, – если мы хотим освободить и спасти твоего молодого человека, нам понадобится каждая пара рук.
Палец девочки, уже лёгший на спусковой крючок, при этих словах замер и прекратил движение. Айгуль стояла молча и совершенно неподвижно, не опуская пистолет, и в глазах её уже было смятение и не было той прицельной режущей холодности, которая обычно появлялась перед тем, как она начинала убивать.
– В конце концов, ты всегда сможешь его убить, как только в нём отпадёт надобность, – уже достаточно громко, рассудительным голосом добавил Фарит и спокойно направился по коридору, уже зная, что победил, и Айгуль чуть слышно хмыкнула и передёрнула плечами, словно признав весомость и убедительность этого аргумента, и двинулась вслед за ним, на ходу всовывая за пояс один из стволов.
Она так и не успела убрать второй пистолет, а вся троица не успела пройти и десяти шагов, как какой-то странный, не очень громкий, какой-то шелестящий и при этом всё равно ужасающий и парализующий одним только своим звуком грохот лопнувшей и обрушившейся витрины холла донёсся до них из только что покинутого коридора и заставил остановиться и замереть, словно схваченных огромной ледяной рукой. Они сжались и поникли телами вперёд, нагибая вниз плечи, и затем медленно и тяжело, преодолевая собственный ужас, начали вразнобой поворачиваться назад в полнейшей, мёртвой, сразу наступившей вслед за грохотом тишине, как будто могли увидеть что-либо за поворотом, только что оставленным ими позади, они повернулись назад уже почти полностью, когда тишина кончилась. В один миг. В один миг всё разразилось рёвом автоматных очередей, человеческими криками, грохотом копыт, ржанием лошадей и лязгом столкнувшихся клинков – все эти звуки доносились приглушённо и при этом как будто слегка гулко из не очень большого отдаления за поворотом, уводящим в холл.
Фарит и Айгуль так и стояли с разинутыми ртами в полной замороженности и с выражением полного шока на лицах. Наконец, Фарит с лязгом зубов захлопнул рот и шумно сглотнул.
– Кажется, твой женишок там навёл крутого шороху, – высказался он, поворачивая голову к дочери. Айгуль молчала, словно не слышала, затем тоже начала поворачивать голову к отцу, но в этот момент очнулся и вышел из заторможенного состояния Аглям.
– Так! Быстро! – страшным громовым шёпотом, словно вдруг раздвинувшим стены, прошипел он. – Пока… всё так, – и он первым сорвался с места и помчался к повороту, из-за которого они только что вышли, на ходу расчехляя оружие и прижимаясь к стене.
Он на миг остановился у угла, коротко дёрнул за поворот головой, тут же отдёрнув её обратно, и ещё через миг рванулся туда с пластичностью и энергией лесного зверя, твёрдо решившегося атаковать, и девочка с отцом тоже с оружием наголо проскочили в коридор вслед за ним.
Они пронеслись в сторону выхода по мягкому покрытию пола словно летящие тени, даже не издавая звуков дыхания и шелеста, и на сей раз вылетели на открытое пространство с ходу, с разбегу, даже не притормозив возле угла, чтобы, как обычно, оглядеться. Они на миг прижмурились, продолжая лететь вперёд, когда после слабо освещённого выводящего коридора им брызнул в глаза ослепляющий люминесцентный свет ярких, в полный накал горящих ламп, и тут же, даже не приостановившись, ворвались в самое пекло боя, бегом форсировав наискосок громадный холл и на ходу открыв шквальный огонь сразу из всех стволов.
У входа были Горные. Они с железным упорством и беспощадной силой и методичностью, без всякого страха, без всякого гнева и без всякой кровожадности проламывали оборону солдатиков, палящих по ним из укрытий и бросающихся на них со штыками, примкнутыми к стволам, они рубили их сверху мечами, чуть наклоняясь при ударах то на один, то на другой бок, они опрокидывали их конскими телами, они поднимали своих коней на дыбы и опускали их копытами на упавших врагов, они падали под пулями либо уже мёртвые, либо раненые и умирали уже на полу, но в отличие от защитников здания, они не кричали ни в бою, ни упав, и молча испускали дух, не выпуская из рук оружия и даже в последний, предсмертный момент всё пытаясь нанести снизу случайно оказавшемуся рядом солдату последний удар, и… следующие Горные всё так же спокойно и целеустремлённо, без гнева, страха и сожаления, с холодной расчётливостью перескакивали через собственных павших, продолжая теснить врагов внутрь здания и выбивая их из строя мечами одного за другим, наступая размеренно, ровно и неотвратимо, грамотно удерживая единую линию, никто из них не позволял себе вырваться вперёд и сломать монолитность шеренги – они твёрдо и слитно двигались вперёд на гарцующих конях, двигались хладнокровно и сосредоточенно, их лица были бесстрастны, их глаза ничего не выражали, и только энергичная стремительность движений выдавала бушующий в поджарых и жилистых, словно волчьих, телах неукротимый огонь битвы, выжигающий изнутри.
Они шли, убивая на пути всех врагов и не обращая никакого внимания на павших и посторонних, и именно по второй из этих причин молодой человек из Города по-прежнему был жив – он лежал на полу со скованными наручниками руками среди буйства битвы и танцующих возле него конских ног, которые частично каким-то чудом, а частично благодаря его отчаянной решимости выжить и ловкости, с которой он вертелся на полу, уворачиваясь от то и дело норовящих ненароком наступить на него копыт, до сих пор оставался в живых.
Он крутился и вертелся на полу, словно уж, особо не глядя по сторонам, и потому не видел легко бегущих в сторону боя Айгуль, Фарита и Агляма, так что Айгуль кинулась к нему с разбегу неожиданно не только для окружающих, но и для него самого – она, продолжая стрелять, как и её спутники, без разбору и в Горных, и в солдат Города, юлой проскочила среди брызжущих кровью бойцов, мгновенно оказалась среди Горных, всё так же неостановимо теснящих их на конях, тут же в упор застрелила всадника, оказавшегося к ней ближе всех, выхватила из его ослабевшей мёртвой руки длинный меч ещё до того, как тот успел мешком свалиться с лошади, этим мечом с оборота подрубила тонкие ноги оказавшегося слишком близко к пацану коня со всадником, бесстрастно вознёсшим над девочкой громадный меч, и, юрко выскользнув из под начавшей падать на неё конской туши, хлещущей кровью из обрубков ног, ухватила юношу за плечи и начала с видимым усилием поднимать на ноги, но тут Горные осознали, что перед ними появился новый враг, и сразу несколько бойцов повернули и двинули в её сторону коней, с какой-то уверенной неспешностью поднимая холодно сверкающие в свете белых ламп клинки, им наперерез сразу выпрыгнули Фарит и Аглям, каждый из которых уже тоже успел обзавестись мечом, стальные лезвия с лязгом столкнулись, рассыпая искры вокруг, и первые отрубленные конечности Горных полетели, разбрызгивая крупные капли крови, по сторонам.
– Айгуль, уводи пацана, – заорал Фарит, едва успевая поворачиваться в битве с численно превосходящим врагом.
– Не отставайте! – прокричала Айгуль в ответ, прикрывая уже оказавшегося на ногах пацана своей спиной, и с непостижимым проворством работая мечом, выглядевшим в её тонких руках по-гротескному огромным. – Строимся вкруговую! Движемся слаженно, круг не ломать!!! – она аккуратным круговым ударом отсекла руку вместе с оружием одного из Горных, попытавшегося нанести ей колющий сверху, и начала оттеснять юношу спиной в центр начавшего формироваться круга людей, но тот внезапно дёрнулся вперёд и ухватил обеими скованными руками за запястье одного из нападающих, тоже попытавшегося атаковать Айгуль, резко повернулся вокруг себя и каким-то удивительно лёгким движением, без особого физического усилия сорвал его с седла, и сразу стало видно, что меч упавшего всадника оказался у юноши в руках.
– Как пользоваться этой штукой? – в полнейшей растерянности крикнул он.
– Суёшь себе в задницу и шевелишь кончиком в глубине!!! – с неприкрытым бешенством завопила Айгуль, с огромной скоростью вертясь во все стороны и рубя всех, кто попадался ей на пути, тут на мальчика кинулся очередной конь со всадником наверху, мальчик инстинктивно пригнулся, уходя вдоль лошадиного бока, меч он по-прежнему крайне неловко удерживал в руке, конь захрапел и качнулся в его сторону, разворачиваемый всадником, и молодой человек судорожно толкнул остриём вперёд, пытаясь, как длинной палкой, оттолкнуть от себя потный конский бок. Клинок сразу же до половины длины вошёл в лошадиное брюхо и какой-то миг был в нём совершенно неподвижен, но тут конь дико заржал и рванулся в сторону от нестерпимой боли, и от этого движения лезвие меча, всё так же отчаянно удерживаемого скованными руками юноши за рукоять, двинулся сквозь тело коня, с жуткой лёгкостью, словно масло, прорезая его вдоль корпуса спереди назад, длинный продольный разрез распахнулся сразу во всю ширь, открыв синеватые дымящиеся конские внутренности, они на протяжении какого-то мига сохраняли обычный рисунок, неведомой силой удерживаясь на месте, а затем с громким влажным хлюпаньем, похожим на оглушающий звук поцелуя, вывалились наружу, заставив длинную пасть разреза слегка сомкнуться, словно пытаясь удержать их внутри, конь заорал детским голосом и понёс, сорвавшись с клинка, он с визгом понёсся к выходу, сметая на пути и друзей, и врагов, унося на себе растерявшегося всадника и волоча за собой внутренности, задевающие лежащих на полу мёртвых, оставляя на них длинные красновато-чёрные следы, буквально на глазах подсыхающие и теряющие живой нутряной цвет.
– Вот, бляаааа!!! – с диким удивлением высказался юноша, обалдело глядя на меч с наполовину грязным клинком в своей руке, в этот момент юркой молнией к нему прянул сверху очередной меч, молодой человек рванулся вперёд всем телом, уходя от удара, потная лошадиная грудь с могучими вздувшимися мускулами выросла перед ним, как стена, загораживая дорогу, и пацан уже осмысленно судорожным движением ткнул её грязным остриём, с которого крупными каплями ронялась буроватая слизь, клинок вошел в левую сторону конской груди, словно в воду, погрузившись до самой гарды, обнимающей тонкие, побелевшие от напряжения мальчишеских пальцы, и конь, только что яростно храпящий и раздувающий ноздри, сразу остановил движение и дыхание и завалился на бок, увлекаемый инерцией всадника, свешивающегося для нанесения удара с правой стороны, молодой человек суматошно отпрянул от падающей мимо него туши, и тут же разгорячённая потная Айгуль ухватила его сзади за рукав и дёрнула за собой, волоча к выходу из здания, всё ещё заполненного новыми и новыми вливающимися рядами Горных.
– Держись за нами!!! – проорала она ему в ухо, продолжая одной рукой тащить позади себя, а другой умудряясь с лёгким стремительным изяществом парировать град ударов, посыпавшихся на неё с коней со всех сторон. – Выходим по двое, ты со мной в арьергарде, а я постараюсь не допустить, чтобы в тебя сунули чем-нибудь острым, – она на миг выпустила его рукав и, ухватив рукоятку меча обеими руками, с короткого взмаха перерубила боковым ударом справа налево толстые горловые хрящи чёрной тенью нависшего над ней коня с яростно щерящимся всадником наверху – конское горло сразу развалилось на две половины, распахнув страшный, глубокий разрез, и оттуда, ещё до того, как конь с беззвучным хрипение качнулся назад, оседая на задние ноги и сбрасывая с себя замахавшего руками, пытаясь восстановить равновесие, бесстрастного всадника с голым черепом и неподвижным кукольным лицом, сразу из всех перерезанных артерий несколькими толстыми извивающимися жгутами ударила чёрная горячая кровь, на миг заслонив девочку и юношу от вражеских глаз, и Айгуль, пользуясь этим, снова рванула за одежду своего скованного друга, рыбкой, пригнувшись, проскочила под кровяными жгутами, уже отклоняющимися в сторону, и, продолжая волочь юношу за собой, метнулась вслед плотно сомкнутым спинам Фарита и Агляма, шеренгой в два человека пробивающих путь сквозь полчища врагов.
Они попали в более плотные вражеские ряды уже через пару шагов, Фарит и Аглям удвоили усилия, подбадривая себя криками, не уступающими бешеной яростью визгу танцующих возле них лошадей, брызги крови и отрубленной плоти разлетались вокруг них, заливая их горячими потоками, лёгкие серебристые искры, сопровождаемые звоном превосходной стали и рассыпающиеся по сторонам, тихо гасли в перенасыщенном влагой воздухе, не успевая коснуться человеческих или конских тел, и тут внезапно усилилось давление на маленький человеческий отряд с боков, и Айгуль опять пришлось выпустить рукав своего друга.
Она упала на колени и ловким рубящим ударом по горизонтали в каких-то десяти сантиметрах от пола подшибла очередного взмыленного коня, тут же вновь вскочила на ноги, и взмахнув мечом с такой скоростью, что клинок на мгновение как будто вовсе пропал из виду, отсекла точно половинку кисти Горного, от неожиданности потерявшего равновесие и на миг отвлёкшегося от битвы, утратив бдительность и сосредоточенность на рухнувшем передом вниз коне, она отсекла половинку кисти той руки, которая вопреки всему по-прежнему сжимала меч, и меч взлетел от этого удара вверх, кувыркаясь в воздухе и разбрасывая серебристые блики вокруг – пока он кувыркался, Айгуль с тонким детским криком успела нанести ещё два молниеносных удара по сторонам, откуда на неё продолжали напирать огромные кони со всадниками в сёдлах, уйти от удара мечом слева, играючи, с невероятно лёгкостью парировать несколько рубящих с нескольких сторон, снова метнуться на прежнее место, одни коротким колющим пробить лоб бросившегося к ней Горного, почему-то оказавшегося пешим, без коня, выдернуть меч, разжать сжимающую его левую руку и, удерживая рукоять одной только правой, вертикальным ударом разрубить голову сверху вниз ещё одного пешего врага, мгновенно перекинуть меч в левую и поднять правую руку вверх, она встретила мечом в левой руке сокрушительный удар очередного всадника, и тут в её поднятой правой руке оказалась рукоять ещё одного меча, того самого, который, кувыркаясь, летел всё это время сначала вверх, а затем вниз. Теперь у неё было два меча, и она даже слегка улыбнулась– хищной, страшной и торжествующей улыбкой на разгорячённом, разрумянившемся лице.

– Ага, – радостно сказала она вслух и в следующий миг повела с обеих рук бешеную стремительную, противоестественно лёгкую и совершенно смертоносную серию почти не уловимых глазом ударов – пространство вокруг неё мгновенно зафонтанировало кровью и слизью, человеческой и конской, непрерывный грохот и скрежет стали оглушал почти до потери сознания, и рассыпающиеся снопы искр как будто обняли её яростно улыбающееся напряжённое лицо призрачным мерцанием холодного света – она крутилась и вертелась вокруг себя, парируя и сама нанося удары, и при этом медленно, но неостановимо продвигалась вперёд, очищая мечами вокруг себя пространство, достаточное для того, чтобы и скованный молодой человек, уже не так уж бестолково размахивающий своим мечом, мог за ней пройти, затем как-то очень быстро и даже как будто неожиданно над их головами вдруг выросла пустая рама прежде застеклённого входа, и в эту раму ударила струя крови из перерубленной шеи одного из Горных, отмечая путь людей к свободе, когда маленький человеческий отряд наконец-то прорвался на улицу через порог.
Они сомкнулись спинами друг к другу, образуя круг, позволяющий обеспечить возможность просматривать всё вокруг и с любой стороны отразить нападение в любой миг, и так, в круге, тщательно удерживая его правильную линию, медленно двинулись, сражаясь, крича и хрипя, пересекая по диагонали двор, сплошь заполненный орущими и дерущимися солдатами и нападающими на них Горными, затем как-то незаметно вой битвы стал вокруг людей стихать, оставаясь где-то в стороне, уже начали реже вспыхивать над их головами клинки вражеских мечей, визжащие кони с бесстрастными и беспощадными всадниками на спинах словно поредели возле крохотного кружка людей, они уже не толпились вокруг них, мешая друг другу и буквально наступая друг на друга, на своих упавших раненных и мёртвых бойцов, и вот уже людям не приходилось с бешеной скоростью размахивать мечами, их взмахи становились всё размеренней и спокойней, между ударами уже удавалось даже сделать вдох и выдох, и вот уже их раскалённые безумным остервенением битвы лица начали остывать, утрачивая страшную, смертную багровость, и пот начал высыхать на сморщенных напряжённых лбах. Кружок людей потихоньку выдвинулся из пекла вбок, оставив позади себя эпицентр драки, стало немножко тише вокруг, асфальт под ногами был не так скользок от крови, воздух вокруг был более свеж, и, наконец, битва окончательно осталась позади, и никому уже не было до них никакого дела.
Люди остановились и, вразнобой хрипло дыша, некоторое время осматривали всё вокруг окружающий мир сумасшедшими глазами, словно ещё не успев привыкнуть к внезапному спокойствию.
– Давай к забору, – нервно и чутко подрагивая перед собой мечом, удерживаемым двумя руками, наконец, прохрипел Фарит и первым двинулся в ту сторону, разорвав бойцовский круг.
Его команда, залитая кровью с головы до ног, настороженно двинулась следом за ним, по-прежнему торча в разные стороны клинками, давно уже утратившими первозданный блеск, и сплошь, по самые гарды, покрытыми тёмной жидкостью, высыхающей, буреющей прямо на глазах.
Фарит взлетел на верхнее ребро высоченного забора с лёгкостью птицы, сначала ухватившись за него одной рукой и затем, подтянувшись и закинув на него ногу. Меч он всё так же твёрдо продолжал удерживать в другой руке наготове, и этим мечом он, оказавшись наверху и не переставая цепким взглядом оглядываться, фиксируя всё происходящее по обе стороны стены, в несколько взмахов, разрубая на куски, снёс со стены большой кусок перевитой колючей проволоки, освободив брешь, в которую могли пройти люди.
– Давайте, – звенящим от напряжения и всё таким же непривычно хриплым голосом пригласил он остальных, и в следующий миг с той же лёгкостью, что и он, на стену вспрыгнула дочь. Она посмотрела сверху вниз на своего мальчика и ехидно улыбнулась:
– Вас подтолкнуть?.. – нежно спросила она и, выдержав артистическую паузу, закончила: – В попку?
Молодой человек мрачно посмотрел на девочку, слегка задрав голову, и в один миг оказался рядом с ней на стене. Он слегка покачнулся на её ребре, на мгновение потеряв равновесие из-за скованных рук, не позволяющих балансировать, и случайно опёрся плечом на неё, на его лице сразу проступило смущение и неловкость от того, что окружающие могли подумать, как будто он проделал всё это специально, но все молчали и сохраняли полнейшую внешнюю бесстрастность, а Айгуль даже не отстранилась и с внезапно ставшим серьёзным лицом молча смотрела ему в глаза в упор, продолжая стоять очень-очень близко.
– Чуть поторопимся, – наконец, негромко проризнёс Фарит, всё так же рассматривая окрестности, и Аглям, придя в движение от звука его голоса, тоже вспрыгнул на стену, словно вдруг став на миг не толстым и пузатым, а стройным и гибким, они все одновременно сосокочили с забора с противоположной стороны, задержались на мгновение, которое потребовалось Агляму для того, чтобы какой-то проволочкой отпереть наручники на запястьях юноши, и ещё через мгновение они уже все вместе неслись по улицам, сплошь охваченным вакханалией насилия и грабежа, по возможности уворачиваясь и убегая от бросающихся к ним Горным, но и вступая с ними в бой, когда возникала такая необходимость, и продолжали бежать, не останавливаясь и не снижая темпа, оставляя за собой окровавленные либо неподвижные, либо бьющиеся в предсмертных конвульсиях тела врагов.
Они бежали по улицам в сторону узкой скрытой тропы, выводящей из Города в Горы меж резервуаров, имитирующих гибельные болота, Город вокруг них кричал и рыдал, избиваемый, разрушаемый и насилуемый завоевателями. Некоторые из солдат и офицеров ещё продолжали сопротивляться, но уже падали мёртвыми один за другим, и очень скоро все защитника Города полегли на мостовых под конскими копытами и ногами захватчиков, со всё теми же бесстрастными выражениями лиц громящих всё вокруг, убивающих мирных жителей, разодетых в роскошные вечерние наряды, оставшиеся на них с предыдущего вечера, быстро и жёстко насилующих целыми толпами девушек прямо на тротуарах и проезжей части, сначала разрывая и срезая мечами и ножами на них одежду, и затем, получив от них всё, что хотели, убивая их короткими, экономными взмахами тех ножей и мечей и тут же бросаясь на поиски новой добычи.
Небольшому человеческому отряду удалось пробежать почти несколько кварталов, когда на их пути оказался большой отряд пеших Горных, вдруг выступивший на улицу из-за поворота. Они направились к людям сразу, без малейшей заминки, как только те попались им на глаза, и люди вновь встали в круг спинами друг к другу, поднимая свои залитые вражеской кровью мечи. Горные приближались, спокойно обнажая оружие и буднично разминая перед боем мышцы рук, плеч и шей, и они были уже достаточно близко, но ещё не приблизились на расстояние прямого боевого контакта, когда Айгуль вдруг молнией сунулась вперёд и мгновенным выпадом с колющим пробила грудь высокого Горного, которому не повезло оказаться в этот миг перед ней – сразу несколько Горных дёрнулись в место короткого соприкосновения, пытаясь тоже достать девочку мечами, но та уже вскочила обратно в строй, словно дёрнутая туда невидимой пружиной, Горные рванулись вслед за ней, словно увлекаемые её рывком, как магнитом, словно оказавшись под гипнозом её движения, это на миг лишило их строй чёткости и сосредоточенности, и этого мига Фариту, Айгуль и Агляму хватило, чтобы несколькими резкими синхронными взмахами положить по несколько Горных сразу, буквально ополовинив их отряд, и даже ледяная стена бесстрастности на лицах Горных на миг как будто дала трещину – они застыли на одно кошмарное мгновение, потрясённые страшным результатом одного мига, вдруг резко уменьшившего их преимущество в живой силе, а затем кинулись на людей уже без прежнего отрешённого спокойствия – их лица чуть напряглись и слегка исказились, отражая глубокие, до сих пор навечно скрытые от человеческих глаз волны гнева, разом ворвавшиеся огненным вихрем адреналина в мозг каждого из них, лишив обычной расчётливости и жуткой, смертоносной размеренности движений – теперь Горные были полны простой человеческой ярости и дрались не как живые роботы, а как обычные люди, обуреваемые бурей чувств, и они уже были с людьми в равных условиях – условиях открытой битвы, в которой всё решали меч и умение с ним управляться вопреки алому туману ненависти, застилающему глаза.
Гром одновременно столкнувшихся клинков был оглушающим, но он всё равно не успел утихнуть, с огромной скоростью десятикратно повторившись снова, так что почти мгновенно перестал ощущаться и восприниматься в качестве оглушающего грома, став привычным и обыденным, словно шелест листвы на деревьях и кустах в ветреную погоду – люди и Горные дрались остервенением, вдруг после всех этих долгих дней непрерывных битв потоком безумной энергии вновь излившимся из глубин их душ несмотря на дикую усталость и некоторую заторможенность и бесчувственность, свойственную любым солдатам, идущим по крови и трупам слишком долгое, как сама Вечность, время. Они, Фарит, Айгуль и Аглям, дрались, неостановимо и страшно работая сверкающими мечами, пылая новой вспышкой ярости и гнева, словно они впервые в жизни оказались со смертельным врагом лицом к лицу и теперь жаждали утолить свою безумную вечную жажду вражеской крови, пусть даже ценой крови собственной, и молодой человек, не умеющий фехтовать и всё это время лишь бестолково мельтешащий позади всех, глупо и бесполезно пытаясь тыкаться клинком над плечами и головами своих друзей в Горных, находящихся на слишком большом для этих тычков расстоянии, первым понял, что никому из них не уйти отсюда живыми. Он остановился с новым выражением лица и медленно, затуманенным взором огляделся вокруг. Затем он внимательно посмотрел в спины дерущимся и бешено что-то кричащим людям, посмотрел так, словно вдруг очнулся то ли от наваждения, то ли от сна, некоторое время помедлил, ещё раз оглянулся и, наконец, медленно двинулся в обратную сторону, уже очищенную от живых Горных.
Никто из людей не обернулся ему вслед и вроде бы никто не должен был заметить его ухода, но лицо Айгуль почему-то мучительно исказилось и чуть сморщилось, как от с трудом сдерживаемых слёз, она чуть моргнула и, всё так же яростно крича и не по-детски скалясь, заработала обоими мечами в своих руках ещё быстрей, и Фарит с Аглямом, прикрывающие её с боков, одновременно убив каждый своего очередного противника, с грустью и состраданием успели коротко взглянуть на неё с двух сторон и тут же продолжили битву, с какой-то внезапной усталостью поджимая губы.
– Ничего, доча, – с болью в голосе крикнул было Фарит, но его голос вдруг почему-то задрожал, как будто у него тоже на глазах закипали слёзы, он яростно и резко выдохнул и тряхнул головой и тоже ускорил движения клинка, мучительно замычав от яростного усилия. Потом на улице возник новый отряд Горных, теперь уже верховых, они сразу, слитно и слаженно рванулись галопом к месту схватки, и сразу, уже на ходу, разделились на две половины, огибая сражение справа и слева и таким образом беря его в кольцо.
Двое мужчин и девочка машинально и привычно вышагнули каждый вбок-назад, соединяясь спинами и вновь создав ощетинившийся мечами оборонный круг, на какой-то миг все участники сражения замерли, словно делая последний глубокий вдох, и пока не закончился этот миг, Фарит слева чуть коснулся головы девочки крупной ладонью, отпустив на мгновение одной рукой рукоять, коснулся мягко и нежно, с мучительной трепетной любовью, которую он так открыто никогда прежде не проявлял по отношению к ней, и тут же Аглям осторожно, тоже с отчаянной нежностью и при этом с каким-то виноватым выражением лица прикоснулся толстыми пальцами к грязной детской щеке с невесть откуда вдруг взявшейся на ней светлой полосой слёз – девочка на миг дёрнула было головой, словно намереваясь отшатнуться от него, но тут же застыла в неподвижности, принимая его прощальную ласку.
– Ничего, доча, – вновь сказал отец и вновь ухватил двумя руками меч и поплотнее расположил ступни полусогнутых ног на скользкой от человеческой и конской крови мостовой, мир вокруг оставался застывшим, как будто остановилось само время, как будто остановилась сама жизнь перед последним броском к вечности, а затем все страшно медленно, словно в завязшем кинофильме, пришли в движение, подавшись друг к другу и вздымая над головами в замахи клинки, полыхающие в отличие от всего остального совсем не замедленно, а резко и остро, разбрасывая вокруг, как выстрелы, мгновенные блики-лучи – смертельное кольцо врагов сомкнулось вокруг трёх погибающих людей, словно сомкнулись, обняв и похоронив, чёрные вороньи крылья, от нестерпимого стального блеска весь мир как будто потух, заслонённый этим полыханием, как будто утонув в нём, как в омуте, и в следующий миг резко и жёстко резанул барабанные перепонки визг автомобильных шин.
Сверкающий, богато украшенный автомобиль, с рёвом двигателя, завыванием протекторов, с чёрным дымом, рванувшимся из под колёс, когда машина пошла юзом, вылетела задним ходом из-за угла и тут же яростно завиляла, мотаясь по асфальту рыбкой и пытаясь выправиться в прямой ход – ей это удалось не полностью к тому моменту, когда она всей массой врезалась задом в скопление пеших и конных Горных, так что удар в тонкие задние ноги чьего-то коня пришёлся неровно, правым ребром бампера, одна из ног лошади громко хрустнула под ударом и искривилась вперёд, тут же окрасившись обильно хлынувшей кровью из под пропоровшего ляжку прямо наружу огромного острого куска кости – белой, с отчетливо видным розоватым костным мозгом внутри, другая её нога неловко закинулась на крышу всё так же с рёвом вгрызающегося задом в кишение чужих тел автомобиля и заколотила, засучила там, мелькая копытом всё бесконечное мгновение до окончательного падения мордой вперёд и хруста сломанной на сей раз длинной мускулистой шеи и глухого удара вылетевшего из седла по направлению движения всадника, всем телом обрушившегося на мостовую с такой силой, что, казалось, дрогнула земля, – машина, освободившись от груза, как будто прыгнула вперёд, разрывая вражеские ряды и разбрасывая по сторонам визжащих лошадей вместе со всадниками – поначалу углы её задней части окрасились кровью, затем, не успела машина проложить и половину пути до людей, к которым рвалась, тяжёлая густая кровь, бьющая со всех сторон из возникшего месива, забрызгала её сверху донизу – теперь автомобиль напоминал какой-то жуткий и противоестественно громадный праздничный пирог, залитый красным кремом по самую макушку.
Первым в рядах растерявшихся от неожиданности людей догадался что к чему Аглям. Он выпрыгнул из оборонного круга без малейшего предупреждения и, обрушившись на Горных, уже повернувшихся к ним спинами, с диким криком замахал мечом, теперь уже буквально кося нелюдей взмахами клинка, словно взмахами косы, тут же Фарит подтолкнул вслед за ним Айгуль и двинулся следом в арьергарде и чуть сбоку, прикрывая её с тыла и одновременно с левого фланга – так они и врезались в толпу врагов сзади, клином, сверкая беспощадной сталью клинков, словно страшный живой механизм с плавающими ножами, – они в мгновение ока пропороли вражескую армию насквозь с такой же лёгкостью, с какой раскалённый нож протыкает масло, и оказались возле красного от крови автомобиля, с резким звуком открылась передняя пассажирская дверца, сразу же открылась дверца с водительской стороны, и пулей вылетевший оттуда наружу давешний юноша с безумным, каким-то тонким – то ли женским, то ли детским – воплем, замолотил мечом, как палкой, по вновь качнувшимся в замешательстве назад рядам врагов, тут Аглям встал спиной к открытой пассажирской дверце, неустанно и стремительно взмахивая мечом, с каждым ударом разбрасывая новый и новые крупные капли крови вокруг, и Фарит, перенеся основной вес меча на левую руку, правой одним рывком закинул в эту дверцу Айгуль.
– ПАПА!!! – в отчаянии закричала девочка, заливаясь слезами и вдруг утратив всю свою заносчивость, но дверца автомобиля, брошенная рукой Фарита, захлопнулась с металлическим лязгом, разом обрубив её крик, и теперь лишь было видно сквозь тонированное стекло, как девочка беспомощно колотит по стеклу изнутри белыми ладошками, беззвучно и отчаянно что-то крича.
– Быстрее! – резко крикнул Аглям Фариту в самое ухо, они оба легко и быстро нанесли окружающим их врагам ещё несколько смертоносных ударов, тут же одним слаженным прыжком перемахнули через капот машины и встали рядом с мальчиком, всё ещё продолжающим нечленораздельно что-то орать, отмахиваясь мечом от неумолимо и неостановимо, как горная лава, наползающих на него полчищ врагов, Аглям и Фарит торопливо заработали мечами и расчистили окружающее пространство буквально через несколько секунд.
– За руль!!! – безумным голосом заорал ему в ухо Фарит, на миг отвернувшись от поля битвы и предоставив Агляму в одиночку удерживать фронт. – За руль, бля, ходу, ходу!!! – он снова коротко качнулся телом вперёд, к внезапно пролезшему мимо Агляма всё такому же равнодушному Горному, неуловимым движением передёрнул мечом в тесноте перед собой, живот Горного развалился на две продольные половинки с сухим резким звуком рвущейся материи, и оттуда, смачно и влажно булькнув, обрушились внутренности, дымясь чем-то липким, удерживающим их в комке.
– В машину!!! – заорал Фарит теперь уже Агляму, молодой человек уже сидел за рулём, и двигатель тяжело и напористо взрёвывал под его правой ногой, упруго пляшущей на педали газа.
– Ну!!! – не очень громко согласился Аглям и, ухватив Фарита за грудки, что есть силы дёрнул его на себя – Фарит от рывка на миг полностью потерял равновесие, этого мига Агляму хватило, чтобы зашвырнуть его, как тряпичную куклу, на заднее сиденье автомобиля – и больше он ничего не успел – он уже пошёл было в разворот обратно, чтобы вновь провести скоротечную схватку, которая позволила бы ему чуть расчистить возле себя пространство от врагов и дала бы ему мгновение, необходимое для того, чтобы запрыгнуть внутрь автомобиля самому – он уже пошёл в этот проклятый обратный разворот, страшно медленно, словно вдруг утратив обычную стремительность и смертоносную точность движений, он разворачивался, одновременно сдвигаясь в сторону переда машины, чтобы на всякий случай уйти от возможного нападения сзади, и именно здесь, возле передней боковой дверцы, узкая полоса меча с лёгкостью пробила ему спину и грудь насквозь, этот удар вновь развернул Агляма лицом к машине, и торчащая из его груди сталь меча с лёгким скрежетом прошлась остриём по гладкому и мокрому от крови боковому стеклу автомобиля, оставив после себя тонкий белый след как раз перед лицом Айгуль, сидящей на этом месте впереди.
Девочка не закричала и не забилась в истерике, как закричали и забились бы большинство девочек её возраста, она молча и поначалу совершенно неподвижно смотрела сквозь стекло на пропоротую мечом человеческую грудь прямо на уровне её глаз, затем, вдруг взявшись обеими ладошками за стекло, подняла взгляд выше и посмотрела умирающему Агляму в глаза, лицо Агляма, взгляд которого тоже был направлен на девочку сквозь стекло, исказилось выражением отчаянной, мучительной, рвущей сердце нежности и любви – он с трудом и с неожиданно счастливо улыбнулся губами, залитыми хлещущей из горла кровью, и тоже осторожно положил свою большую окровавленную ладонь на стекло, и Айгуль тут же переместила свою ладошку внутри автомобиля и мягко положила её на ладонь Агляма с противоположной стороны стекла.
– Давай, – беззвучно, одними пузырящимися кровью губами произнёс Аглям и зачем-то хлопнул другой рукой по крыше машины привычным движением, как по крупу коня, за мгновение до того, как автомобиль с визгом покрышек сорвался с места, проламываясь сквозь конскую и человеческую массу, как сквозь желе.
Когда машина вырвалась из окружающих её врагов на открытое пространство, все Горные, и пешие, и верховые, рванулись за ней вслед, сразу забыв об Агляме, оставшемся стоять там, на опустевшей мостовой с узкой, кровоточащей раной в груди, из которой уже успели вытащить и унести с собой меч – и поэтому Аглям, глядя вслед уносящимся друзьям, смог поднять руку и приветственно качнуть ею вслед автомобилю, летящему вдоль улицы мимо зданий, кричащих разноголосыми человеческими голосами, и тротуаров, словно оживших в этой вакханалии насилия и грабежа, Аглям махнул амшине вслед, уже не на что вокруг не обращая внимания, и Айгуль, глядящая из темноты салона на далёкую, всё уменьшающуюся фигурку, тоже прощальным жестом чуть приподняла пальцы, как будто её Аглям-агай мог разглядеть её жест.

– Уходят, – задумчиво произнёс Овруд с отрешённым лицом, какое у него становилось всегда, когда он начинал смотреть внутренним взором. Он сидел по-башкирски, поджав под себя ноги, на окраине Города на небольшом холмике, позволяющем обозревать Город с некоторой высоты. Девушка молчала и была неподвижна в седле, задумчиво рассматривая кричащий и рыдающий Город внизу. Элз и Йойхо почтительно жались в отдалении за её спиной.
– Совсем уходят? – наконец, спросила она, не изменив ни положения корпуса, ни выражения лица.
Овруд вздохнул и с кошачьей лёгкостью выпрямился в полный рост.
– Они движутся на автомобиле с двигателем внутреннего сгорания, Госпожа, такие устройства были очень популярны в древние времена, – ответил он. – За рулём кто-то знающий Город и к тому же неглупый. Он гонит от центра к выезду из Города по самым ярким, многолюдным, богатым и широким улицам, где всегда можно проскочить, объехать, и где нашим бойцам уже не до них, поскольку все заняты насилием и грабежом. На одну-единственную едущую машину и внимания никто не обратит, так что… если не заняться интересующими вас, Госпожа, людьми непосредственно – они уйдут. Проскочат в выезду, как тени, и нам опять придётся искать их среди Гор.
– Ну так, значит, надо не допустить, чтобы они проскочили, – обыденным тоном резюмировала девушка и с осторожной нежностью кольнула шпорами конские бока, пуская лошадь в сторону Города с холма. – Поехали…
И ещё через миг они все вчетвером неслись по Городу вскачь.

Автомобиль летел по центру Города, ревя мотором, молодой человек, словно не слыша этот его рёв, снова и снова вдавливал правую педаль до самого пола, как бы всем телом толкая машину вперёд – он пулей промчался по обезлюдевшей улице до перекрёстка, с визгом шин бросил автомобиль влево по дуге, выводя его на направление, идущее под прямым углом предыдущему, снова резко втопил в пол педаль, двигатель снова взвыл, когда машина чуть прижалась к земле брюхом перед очередным яростным рывком вперёд – колёса на миг прокрутились на липком асфальте от посланного в них из утробы машины усилия, от колёс поднялся, поплыл к наглухо закрытым окнам салона чёрный удушливый дым, и этот дым на мгновение уже коснулся было гладких поверхностей стёкол, когда машина вновь сорвалась вперёд.
– Держитесь крепче, – хриплым напряжённым голосом сказал молодой человек и резко заложил руль вправо, объезжая сумрачную толпу Горных, большой и подвижной крысиной кучей склоняющейся над двумя с отчаянными криками рвущимися из десятков их рук девушками, тут же перед ними выросла новая толпа Горных, неторопливо бредущих им навстречу, прихлёбывая что-то из бутылок, юноша снова резко рванул руль, теперь уже влево, кто-то из Горных что-то пьяно выкрикнул, указывая на них вытянутым указательным пальцем, кончик этого пальца, словно размазавшись от скорости, промелькнул тонкой призрачной белой полосой в каких-то десяти сантиметрах от стекла машины, когда она проносилась мимо толпы – перед капотом оказалось несколько десятков метров относительно свободного, лишь заваленного трупами и мусором пространства, и машина наконец-то смогла птицей рвануться вперёд, стремительно набирая скорость, вот она, не замедляя движения, пролетела сквозь первый перекрёсток, вот вылетела на другой, вот ещё один перекрёсток оказался у неё на пути, здесь, в самом центре этого перекрёстка, автомобиль каким-то странным образом вдруг на полной скорости резко повернулся на одной точке под углом в девяносто пять градусов по отношению к предыдущему направлению движения, с визгом шин проскользив по тротуару, тут же с воем снова рванулся вперёд, в сторону слитно чернеющих на горизонте громадных Гор, по всё более безлюдной по мере продвижения к выезду из Города улице – на пути уже не было ни людей, ни нелюдей, и никто не погибал в последнем отчаянном бою, сжимая в руке окровавленный меч, и никакие бьющиеся в конвульсиях тела не загораживали машине путь – путь впереди был свободен и девственно чист, автомобиль нёсся вперёд сквозь стоячий неподвижный воздух, наполненный жаром и расслабляющим запахом разогретого асфальта, и молодой человек неуловимо чуть расслабился за рулём, всё так же настороженно и пытливо вглядываясь в разворачивающуюся ленту дороги впереди, он уже чуть потянулся в сторону сидящей рядом Айгули, не отрывая от дороги впереди глаз, когда небольшая куча наваленного почему-то прямо посреди дороги барахла как-то внезапно, не замеченная заранее, будто выскочив с того света, выросла в полуметре от колёс.
Юноша недрогнувшей рукой дёрнул машину чуть вбок, огибая кучу справа по пешеходной мостовой, и автомобиль пролетел, лишь слегка подпрыгнув на чём-то мягком, мимо завала, не снижая темпа движения, вновь юрко выскочил обратно на широкую проезжую часть, с силой рванулся вперёд к очередному оказавшемуся у них на пути повороту перед тупиком, юноша, на миг сбросив газ, рванул машину в поворот, тут же зигзагом вывел машину на прежнее направление движения в сторону Гор – на улочку, которая вела к ним чуть в отдалении от той, что только что воткнулась в тупик, вновь вдавил педаль в пол, до отказа открывая дроссельную заслонку, машина снова птицей метнулась вперёд по более узкой и глухой, без поворотов и ответвлений, сплошь закованной в мёртвенно сверкающие витрины под невысокими домами в пять-шесть этажей улице в сторону вдруг оказавшихся так близко Гор, и тут юноша резко ударил по педали тормоза, и машина с жалобным визгом и скрипением пошла юзом, вихляясь и раскачиваясь, вновь извергая из под колёс чёрный удушливый дым.
Автомобиль остановился, уткнувшись боком в правый бордюр, и заглохший при резком торможении двигатель тихо потрескивал в плотной тяжёлой тишине. Три человека молча смотрели вперёд сквозь лобовое стекло, напряжённо вытягивая шеи. На дороге, загораживая проезд от стены к стене, несколько толп Горных насиловали нескольких девушек, разложив их рядком в изорванных одеждах перпендикулярно уводящему в Горы пути. Девушки были распялены, словно распяты, конечностями на сером асфальте до предела, так, что становилось удивительно, как не разрываются хрящи и связки у них промежностях и под мышками, и на каждой из них ритмично и спокойно, по деловому, но без спешки, двигался очередной Горный, аккуратно удерживая зачехлённый меч за спиной, за каждым из них в очереди к каждой из девушек стояло ещё по нескольку десятков Горных со своими обычными бесстрастными выражениями лиц и неподвижными, словно стеклянными, глазами – никто даже не обратил внимания на автомобиль, косо уткнувшийся в бордюр в паре метров от места насилия, – все спокойно толпились, ожидая своей очереди, возле девушек, безвольно лежащих на мостовой и смотрящих вверх отрешёнными измученными глазами – их руки и ноги, как невольно обратила внимание Айгуль, даже не были к чему-либо привязаны, и никто их руки и ноги даже не удерживал, не прижимал к земле, и это было особенно жутко – жутко от полной сломленности жертв, сломленности такой, что они уже даже не пытались сопротивляться, и это ощущение жути словно парализовало сидящих в машине людей, которые в полном оцепенении, сидя совершенно неподвижно, смотрели на сцену насилия, как завороженные, не отрывая от неё глаз.

В этот момент один из Горных слегка запыхтел, кончая, и задвигался чуть быстрей, затем он на миг замер, конвульсивно содрогаясь в оргазме с совершенно не изменившимся бесстрастным, как у куклы, лицом и, наконец, расслабившись всем телом с громким хлюпающим звуком вытащил из одной из девушек багровый и мокрый, словно облитый дымящийся кровью член – вязкие длинные ниточки слизи вытянулись за раскалённой блестящей головкой члена из влагалища девушки, провисая небольшими сверкающими каплями-утолщениями в средней части, затем беззвучно оборвались одна за другой, налипнув полосками на ствол члена до самой виднеющейся в штанах мошонки, и Айгуль оцепенело и всё так же неподвижно смотрела на эти сверкающие влажные полосы на мужском пенисе, чуть жмурясь, как будто они ослепляли её своим сверканием в мирном спокойном свете солнечного дня, она смотрела на них, не отрываясь, как будто не могла отвести от них взгляд, её глаза уже начали поворачиваться следом, когда Горный направился в сторону от лежащей на мостовой девушки, давая место следующему, но в этот момент какое-то новое движение вдруг привлекло её взгляд, и теперь она взглянула туда, внимательно и прямо, как будто разом стряхнув с себя наваждение.
Там, в некотором отдалении, сидели верхом на лошадях несколько Горных, и Айгуль знала их всех, даже девушку-предводительницу с голой безволосой головой, в длинном плаще с капюшоном, не говоря уж о невесть куда вчера девшихся и теперь обнаружившихся здесь Элзе и Йойхо, теперь тоже лысых, оставшихся без своих лохматых запылённых париков, даже рослого Горного с жёсткими чертами лица Айгуль смутно вспомнила – именно он в тот раз, когда армия Горных гналась за ними по бескрайним предгорным степям, скакал по правую руку чуть позади девушки – позади вот этой самой и сейчас находящейся во главе всех, напряжённой, вытянутой вперёд, как струна, девушки, которая смотрела на Айгуль в упор, блестя на солнце голой кожей на голове, которая была бы похожа на неё, как отражение в зеркале, если бы не отсутствие волос, и хотя вражеский конный отряд находился от них на изрядном расстоянии, Айгуль всем своим существом почувствовала, что взгляд девушки на коне словно прожигает ей череп, проникая, как раскалённый ятаганный клинок, прямо в мозг – мозг словно нагревался и расширялся от её взгляда, он словно закипал под этим взглядом, как под воздействием сконцентрированного солнечного луча, какими сама Айгуль, используя лупу, неоднократно разводила в Горах костры, и в тот момент, когда Айгуль окончательно поняла, что её голова сейчас лопнет, словно воздушный шарик, не выдержав расширяющегося внутри жара, девушка в том конце улицы двинула вперёд своего коня.
– Бляааадь!!! – заорал молодой человек за рулём, с ужасом глядя на девушку, неспешным шагом начавшую приближаться к ним во главе своего отряда, и двигатель автомобиля взревел, словно получивший обжигающий удар хлыста крупный зверь.
– Держитесь!!! – уже более нормальным, хотя и по-прежнему испуганным голосом крикнул юноша пассажирам в салоне, и машина сорвалась, словно выпрыгнула, с места задом наперёд.
Они неслись задним ходом по прямой пустынной улице, быстро удаляясь от места группового изнасилования, на миг людям, сидящим в машине, показалось, что им удастся ускользнуть, но тут девушка во главе отряда Горных остановила коня и негромко сказала через правое плечо:
– Овруд.
– Да, госпожа, – тут же ответил Овруд, в следующий миг его лицо расслабилось и словно поплыло, похоже на тающий вазелин, как обычно, когда он вступал в телепатический контакт с кем-то, находящемся вдалеке, и в следующий миг сразу несколько небольших групп Горных выскочило к самым краям крыш на домах во противоположном конце – в том самом конце, к которому сейчас, завывая двигателем, задним ходом неслась машина, уносящая в своём салоне людей – Горные на крышах выглядели маленькими, как будто игрушечными, и от этого казались совсем не опасными, они смотрели, перегибаясь через края крыш, вниз, на приближающуюся к ним машину, их крохотные с такого расстояния лысые черепа одинаковым жёлтым светом светились на фоне голубого летнего неба, словно россыпь биллиардных шаров – автомобиль уже почти поравнялся с ними на земле, когда все Горные резко и одновременно, и при этом с неодинаковой силой, так, чтобы попасть в разные места, швырнули что-то с крыш, слегка качнувшись при броске телами сначала назад, а затем вперёд – и словно весь мир вокруг наполнился душераздирающими криками падающих сверху, дергая руками и ногами, как марионетки на верёвочках, детей.
Молодой человек сумел затормозить буквально в паре метров от того места, где – тоже линией, перегораживающей путь – с сухим треском раскалывающихся черепов и смачным звуком ударяющихся о жёсткую каменную мостовую детских тел, один за другим врезались в асфальт дети, которые были живы ещё мгновение назад. Они корчились, конвульсивно извиваясь, на мостовой в лужах крови, внутренностей и мозгов, затухающие глаза у большинства были открыты, ярко сверкая на окровавленных, ставших совершенно не различимыми под слоем крови, слизи и мозга лицах, почти у всех, как ни странно, обращённых вверх, в сторону солнечного света, струящегося с высоты, и люди, молча сидящие в машине, смотрели, не отрываясь и круто повернув головы на почти перекрученных назад шеях, в эти сверкающие и стремительно теряющие сияние жизни глаза, они некоторое время продолжали смотреть на этих детей, уже неподвижных и окончательно мёртвых, когда последний ребёнок перестал шевелиться и грохот копыт послышался с противоположной стороны, но даже после этого они, все трое, ещё сколько-то времени не поворачивались в сторону приближающихся врагов, а всё смотрели и смотрели в мёртвые детские глаза на расколотых, словно у фарфоровых статуэтках, лицах, и лишь когда миновала жуткая, бездонная, ледяная вечность, наполненная безмолвием и алым кровавым светом адских огней, люди начали медленно поворачиваться лицами вперёд – стремительно мчащийся к ним атакующий отряд Горных с девушкой во главе как раз в этот момент приблизился к линии, на которой Горные преспокойно, как будто ничего не случилось вокруг, продолжали размеренно насиловать полумёртвых девушек – те Горные, что пока не дождались своей очереди и потому были свободны от этого занятия, расступились перед отрядом дружным слаженным движением, как будто кто-то дал им команду, а Горные, в это момент лежащие на девушках, дружно пригнули головы, не прекращая своих движений, когда кавалькада всадников на оскаленных лошадях выросла над ними, словно гора, – атакующий отряд с лёгкостью птиц небрежно перемахнул через них и понёсся дальше, к застывшей у кровавой черты машине, гремя копытами по мостовой.
– Выходим, – спокойным чужим голосом произнёс Фарит и, распахнув левую дверцу, выскочил на дорогу одним прыжком.
Он ещё как будто даже не коснулся подошвами мостовой, он как будто ещё находился в воздухе, когда неуловимым движением выхваченный меч, словно белая остановившаяся молния, засверкал в его руке, в следующее мгновение мускулистая грудь переднего коня, несущегося впереди всех, как гора, нависла прямо над ним – Фарит спокойно и не очень широко отшагнул в сторону, пропуская его мимо себя, и встретил поперечным ударом клинка в горло следующего коня, несущегося в полуметре позади первого – этот удар прорубил могучую конскую шею до половины, оттуда сразу ударила тугая полоса темноватой крови – ударила даже раньше, чем глубокая рубленая рана распахнулась во всю ширь, открыв перерезанные артерии и вены до самых шейных позвонков – Овруд, сидевший в седле, оттолкнулся ногами от стремян и выпрыгнул головой вперёд с начавшего падать коня и, приняв удар мостовой на правое плечо, с лёгкостью перекувыркнулся через голову и мгновенно оказался на ногах, сжимая в обеих ладонях меч – Фарит уже остался позади него и был занят тем, что бился сразу с обоими бывшими попутчиками, с Элзом и Йойхо, которые выглядели необычайно помолодевшими без своих париков, они яростно обрушивали снова и снова на него удары сверху, сидя верхом на гарцующих, скалящих длинные белые зубы конях; приблизившаяся вплотную предводительница уже останавливала коня, натягивая поводья и явно не выражая намерения влезать начавшуюся драку или каким-либо образом менять ход событий – и теперь единственное, что оправдывало присутствие Овруда на данном пятачке с зачем-то приподнятым перед лицом мечом – это девочка с ятаганом, тоже приподнятым на уровень лица, девочка, которую Овруд прежде видел телепатическим взором неоднократно, но то был телепатический взор, он не мог передать ровный чёрный огонь ненависти, горящий в её глазах, и вдохновенную смертную белизну её лица, вживую же Овруд видел её лишь однажды, когда они гнали весь этот маленький отряд из равнин к горам, в тот раз ему вообще не удалось её толком разглядеть – он разглядел её лишь сейчас и содрогнулся всем своим существом от того, что увидел, и когда она одними руками послала ятаган в прямой выпад с колющим ударом – одними руками, даже не пошевелив корпусом, всё так же грамотно и неподвижно удерживаемым ею над самым центром тяжести – Овруд уже благодаря своему телепатическому дару откуда-то знал, что ему этой драки не пережить, он полностью знал это, начиная выводить первый блок – первый в бесконечном ряду всё новых и новых блоков, которые он ставил опять и опять, не имея ни малейшей возможности перейти в атаку, а остриё девочкиного ятагана мотыльком порхало в каких-то миллиметрах от его лица и оглушающий непрерывный звон их грызущихся клинков словно вонзался ему прямо в мозг, минуя уши, остриё порхало перед ним всё быстрей и быстрей, как будто какая-то невероятная, нечеловеческая, неутомимая энергия непрерывным потоком наполняла и наполняла пару худых, сжимающих рукоять ятагана рук, всё стремительней и стремительней становилась беспощадно сдавливающая его в стальное кольцо смерти серия выпадов и ударов, всё неуловимей и неуловимей становился каждый очередной высверк ятаганного клинка вопреки всё увеличивающимся и увеличивающимся описываемым клинком кругов – вот круги стали почти бесконечными, и глаза Овруда уже не могли их охватить целиком, он лишь по наитию каким-то чудом некоторое время удерживал и отбивал их стягивающую сверкающую стальную петлю, вдруг очередной круг стали возле его головы как будто на миг канул куда-то за горизонт, Овруд успел лишь в последний миг уловить душой его лёгкое движение справа и отклонить своим клинком, но тут же ятаганный клинок вновь исчез из его поля зрения, выполняя ещё один бескрайний, огромный , совершенно неохватный и при этом стремительный, словно молния, круг, и теперь Овруд не уловил его движения ни взором, ни душой, он вслепую, полностью положившись на отчаяние и удачу, дёрнул мечом в правильном направлении, и снова лязгнули, столкнувшись и рассыпав искры, стальные клинки, тут же узкий полудетский клинок вновь куда-то исчез из вида, и Овруд не ощутил боли, когда остриё клинка вошло ему в левый глаз – только стало холодно в левой части головы – холодно до жути, настолько холодно, что с этим холодом не мог сравниться никакой земной мороз, да и космический, пожалуй, тоже, это был холод вечной пустоты и мрака, теперь этот холод раскалённым свинцом заливал ему весь мозг, перетекая и разливаясь из левой стороны головы по всему внутреннему пространству черепа, и последнее, о чём Овруд подумал за мгновение до того, как он весь превратился в кусочек астероидного льда, – что он больше никогда не увидит свою госпожу, и эта мысль почему-то его огорчила.
Айгуль одним небрежным рывком выдернула ятаган из уже мёртвой головы всё ещё стоящего на ногах Овруда, от этого рывка его тело дёрнулось, колыхнулось в воздухе, как резиновое, и с мягким стуком упало вниз, к моу моменту девочка уже отвернулась и от него, и от сидящей в седле предводительницы, с непроницаемым лицом наблюдавшей за их схваткой из некоторого отдаления, и взглянула в сторону Фарита и тех двоих, что были слабо знакомы ей по путешествую в Горах. Там уже было почти всё: оба коня бились в затухающих конвульсиях чуть в стороне от места основной драки, Йойхо лежал на асфальте в луже собственной крови, глядя в небо удивлёнными глазами, не ставшими даже в смерти глупее или умнее, чем всегда, и лишь Элз тяжело дыша и со смертной мукой на лице продолжал отбиваться мечом, прижимаясь спиной к столбу возле бордюра, не просто прижимаясь, а опираясь на него, буквально почти падая, почти скользя по нему мокрой спиной.
– Ты в порядке? – не отрывая глаз от дерущихся, спросила девочка, проходя мимо молодого человека, неловко держащего в руках меч и растерянно стоящего возле автомобиля.
– Чем я могу помочь? – лихорадочно спросил мальчик с отчаянной, молитвенной надеждой глядя на неё.
– Пока отдыхай. Копи силы. Этим ты больше всего нам сейчас поможешь, – устало ответила девочка и вновь перевела взгляд на дерущихся как раз в тот момент, когда с плеч Элза с хлюпающим звуком слетела голова.
– Он был забавный, – вяло подвела черту девочка, глядя на расплескивающий вокруг фонтаны крови обрубок шеи в мёртвом теле, ещё не успевшем упасть. Она помолчала и повторила эту странную эпитафию: – Он был забавный в своём долбанутом парике.
– Зато возле нас больше не осталось никого из предателей, – хмуро ответил отец, вытирая рукавом клинок. – А предатель непременно должен быть казнён, каким бы забавным он ни был, – с этими словами он поднял взгляд на девушку, всё так же спокойно сидящую боком к ним на своём коне. Айгуль тоже медленно повернулась и вперила взгляд в чёрные непроницаемые глаза – холодные и бесстрастные, какими и должны быть глаза настоящей Горной – тут же, повинуясь импульсу под влиянием остальных, молодой человек, по-прежнему сжимая бесполезный меч в руках, торопливо подбежал к Фариту и Айгули и тоже повернул голову и посмотрел девушке в глаза снизу вверх.
Горная несколько мгновений смотрела на Айгуль, больше ни на кого не обращая внимания, затем её взгляд стал ещё более холодным, хотя секунду назад это казалось совершенно невозможным, и тонкое тело под длинным плащом неуловимо напряглось, словно собравшаяся в комок пружина.
– Слезь с ко… – начал было сердитым тоном говорить Фарит, засовывая в заспинные ножны оружие, но он не усп

л закончить фразу, девушка сорвала коня в атаку, и конь рванулся к ним с такой силой, что казалось, весь мир вокруг всадницы колыхнулся, искажённый волнами вспоротого телом воздуха, миг – и махина лошади чёрной горой нависла над горсткой людей, взвизгнул, вылетая из ножен, меч, он тут же взметнулся над девичьей головой в вертикальный замах, на мгновение ослепив их отражённым солнечным бликом, Горная привстала в стременах, готовясь к смертельному удару сверху, затем как будто чуть подпрыгнула, спружинив ногами, как это делают перед ударом, когда колют дрова, и теперь уже до отказа отвела руку с мечом вверх и назад – голова Айгуль находилась в конце ожидаемой траектории удара, бритвенно острое сверкающее лезвие должно попасть ей прямо в середину темени, и теперь Горной оставалось только ударить…
– Неееееет!!! – дико заорал юноша и наобум, как палкой, ударил мечом куда-то в летящую мимо него махину лошади со всадницей в седле, удар клинка пришелся в правую, ближнюю к нему конскую ногу чуть выше колена и пересек её с такой лёгкостью, как будто это была тень – нога с так и оставшимся согнутым назад копытом, как при скачке, отлетела в сторону, крутясь, словно прицельно брошенная бита при игре в городки, и конь тонко заржал, когда его вместе с Горной инерция швырнула вправо и вперёд чуть наискосок, девушка вылетела из седла, страшно медленно, как при киношном спецэффекте, переворачиваясь в воздухе мгновенно сгруппировавшимся тонким, яростно натянутым телом с аккуратно сдвинутыми и полусогнутыми в коленях ногами, с уже перехваченным в обратный хват и грамотно удерживаемом вдоль туловища мечом, хотя никому не удалось заметить, когда это она успела свой меч перехватить в более безопасную при падении позицию.

Она влетела в асфальт головой вперёд, прикрывая её руками и чуть отведя в сторону клинок меча, чтобы не пораниться при ударе – руки и правое плечо, на которое ей удалось частично перенести центр тяжести, смягчили удар, она перекувыркнулась через голову и вновь вылетела на ноги, всё ещё увлекаемая инерцией, и в полёте успела, плотно удерживая ноги вместе, повернуться вокруг вертикальной оси, чтобы оказаться лицом к людям, оставшимся сзади. Её ступни коснулись мостовой с такой мягкостью, как будто она просто спрыгнула с невысокого бордюра, при ударе она чуть присела, наполовину согнув колени, чтобы окончательно погасить тяжесть удара, и ещё даже не выпрямившись в полный рост, прямо из этого полуприсевшего положения левой, не занятой мечом рукой неуловимым движением метнула в молодого человека нож, и нож тонко взвизгнул, как будто вскрикнул, когда Айгуль небрежным взмахом ятагана сбила нож с прицельной траектории. Девушка наконец-то выпрямила ноги – сразу почему-то показалось, что она здесь выше всех, хотя она совсем не превышала ростом даже Айгуль.
Девушка медленно, как будто даже заторможено, повернула голову и посмотрела на своего коня. Конь с отрубленной передней ногой бился в конвульсиях, пытаясь встать на ноги и разбрасывая во все стороны крупные тёмные, почти чёрные капли крови, он тонким голосом полустонал-полухрипел, отчаянно раздвигая большие ноздри и лихорадочно блестя гладкими агатовыми глазами, обращёнными на хозяйку с мудрой человеческой мукой – мукой осознания приходящей смерти. Девушка смотрела в конские глаза некоторое время и затем так же медленно перевела взгляд на молодого человека, как будто даже не видя здесь больше никого, взгляд её был страшен – страшен спокойной сосредоточенной решимостью без гнева и страха, она смотрела на юношу не моргая, пристально и прицельно, взглядом присевшей перед прыжком рыси.
– Ах, ты падаль, – очень тихо сказала она внезапно задрожавшим голосом, её бездонные, как дула пистолетов, глаза на миг наполнились слезами. Она сморгнула слёзы с глаз одним резким взмахом ресниц и вроде как бы даже не особенно торопясь двинулась в сторону юноши, лёгким движением перехватив меч в прямой хват и начиная не спеша разминать круговыми движениями правое плечо.
Айгуль сделала небольшой плавный шаг немножко вбок и таким образом оказалась у девушки на пути, загородив ей дорогу к своему другу. Ятаган с покрытым ещё не высохшей кровью Овруда клинком она лениво удерживала в правой руке в полунаклонённом положении остриём вниз.
– С дороги, – тихо и спокойно приказала Горная и остановилась на фехтовальной дистанции, привычно и, судя по всему, совершенно автоматически становясь в правостороннюю боевую стойку.
– Лошадку пожалела? – не сдвинувшись с места, с холодной злобой поинтересовалась Айгуль и, как-то неуловимо изменив в пространстве положение тела, тоже стала в позицию – теперь ей оставалось лишь поднять ятаган, пока всё так же расслабленно удерживаемой одной рукой за рукоять остриём вниз.
– С дороги, – повторила Горная чуть громче и жёстче и вся напружинилась, готовясь вышагнуть перед атакой правой ногой вперёд.
– Заткнись, – посоветовала ей девочка, на сей раз даже не пошевелившись, сохраняя неподвижность, словно застывший труп, – лучше, иди порасчленяй детей, которых твои полудурки скинули с крыш. Ты, как всякая тупая маньячка, просто обязана их расчленить, при этом непременно испытывая чувство оргазма и издавая стоны сладострастия – в строгом соответствии с законами жанра.
Горная наконец-то с трудом оторвала от молодого человека взгляд и посмотрела на девочку, каким-то образом опять сумев проделать это так, как будто её взор был направлен сверху вниз, с недосягаемой для простых смертных высоты.
– Где ты здесь увидела детей, соска? – с какими-то новыми, трудноопределимыми эмоциями в голосе задала она вопрос. – Тут в Городе невозможно сыскать ребёнка в нормальном понимании этого слова, хоть год ходи по нему днём с огнём и бочкой под жо…, – она поперхнулась и поправилась, – под задним местом. Те, кого ты видела, были совсем не дети, это были лолитки и педики: психически вполне сформировавшиеся проститучьи выродки, просто юные возрастом и не успевшие развиться телом, и перед тем, как их скинули с крыш, они без всякого принуждения, со всем усердием и с неподдельным удовольствием занимались всеми извращенными видами секса с несколькими ротами моих солдат. И все они здесь, в Городе, такие, здесь, кроме педиков и лолиток, невозможно сыскать каких-либо других детей.
Айгуль озадаченно молчала и, не меняя боевой позиции, смотрела Горной в глаза.
– А те девушки, которые на передней линии? – неожиданно нашла она аргумент. – Что-то непохоже, что они тоже трахаются добровольно и с удовольствием. Похоже, их подвергли массовому изнасилованию в самом прямом, грязном и гнусном понимании этого термина.
Однако на лице девушки не появилось и тени раскаяния, лишь возникшее брезгливо-надменное выражение аристократки заставило чуть сдвинуться её лицевые мышцы.
– Почему бы тебе не заткнуться? – любезно посоветовала она. – Почему бы тебе не заткнуться и не перестать молоть языком о вещах, в которых ты ничего не смыслишь?
– Во-во, – едко усмехнулась Айгуль. – Я уже заметила, что твой главный интеллектуальный довод в любой полемике на все случаи жизни звучит именно так: «Почему бы вам не заткнуться, гражданин оппонент», – она вдруг состроила озабоченно-сочувствующее лицо: – надеюсь, попытка понять смысл слова «оппонент» не станет для твоего интеллекта непосильной работой, а то… вдруг у тебя от чрезмерного напряжения мозги спекутся.
– Заткни… – уже повысив голос, начала было Горная, но тут же запнулась, и молодой человек, с любопытством взирающий на неё из-за плеча прикрывающей его Айгуль, не выдержал и чуть слышно фыркнул.
Горная снова подняла на него взгляд, не предвещавший абсолютно ничего хорошего, в наступившей тишине было слышно, как она скрипнула зубами, вздув щёки каменными буграми желваков.
– Эти девушки… – медленно и сипящим голосом, как будто с трудом проталкивая звуки сквозь сдавленную бешеной яростью гортань, начала она.
– Так-так-так, – с ехидной заинтересованностью поощрила её Айгуль, – мы вас внимательно слушаем и примем во внимание все ваши аргументы.
Горная на миг умолкла, зитем вновь скрипнула зубами и начала сначала:
– Эти девушки виновны в том, что вели убогую никчёмную жизнь и таким образом довели дело до того, что Город, сохранённый их отцами даже под бомбой, пал, не выдержав распутства дочерей. Они не учились и не работали, проживая на всём готовом, они ели и пили, и тратили свои жизни в ресторанах и кабаре, и, самое страшное, их полностью устраивала такая насекомая жизнь. Они кричали, что жизнь должна быть полна наслаждений, что человек живёт один раз, что нужно взять от жизни всё, а не просиживать молодые годы за конторками и столами. Они не стремились развиваться и продолжать дело, начатое их предками миллионы лет назад – дело прогресса человечества – прогресса, который непрерывно достигался настоящими людьми в тяжком труде и кровавых битвах. Зато они очень любили секс. Вот я их им и накормила до полной усрачки. Ты разве не помнишь из какой-то старой книжки? – каждому воздастся по желаниям его. Они не хотели спасти свой Город, они хотели разлагаться и погрязать в мерзости, как овцы в хлеву. А знаешь, для чего существуют овцы? Их выращивают, откармливают, стригут, режут и едят. В данном случае сначала трахают, а потом режут и выбрасывают на свалку, как не имеющие никакой ценности мешки с дерьмом. Хотя, нет, я напрасно оскорбляю дерьмо сравнением с этими блядями, дерьмо – прекрасное удобрение, позволяющее выращивать хлеб. Эти твари не годятся даже на это. Всё, чего они достойны – быть трахнутыми, зарезанными и забытыми навсегда.
Несколько мгновений в небольшом кругу противостояния царила мёртвая тишина, лишь Фарит чуть слышно откашлялся, как будто собирался что-то сказать, но он ничего не сказал и был неподвижен, как изваяние, стоя чуть в стороне. Айгуль молча смотрела на девушку уже без всякой насмешки, её лицо было совершенно белым, и от этого её глаза казались огромными и как будто слегка отливали синевой.
– Ты, что, сумасшедшая, хочешь их убить? – севшим голосом спросила она.
Горная медленно и устало покачала головой.
– Их давно уже не было, – прозвучал тихий ответ. – Оставалась лишь оболочки из плоти, истребляющие продукты и загрязняющие окружающий мир отходами жизнедеятельности, и, самое страшное и плохое, отравляющие мир своим ублюдочным мышлением. Ведь вот эти все, – тут Горная резко мотнула головой в сторону лежащих на асфальте мёртвых детей, – они совсем не родились педиками и лолитками, это грязная душа Города сделала их такими, как монстра порождает монстр. Так что будь уверена, у моих людей строжайший приказ всех блядей после использования уничтожать ради сохранения нравственного здоровья будущих поколений. Блудницы, а также, разумеется, блудники будут вырезаны. Все. Под корень. Это я тебе обещаю твёрдо, ибо мои люди выполняют приказы всегда.
Люди подавленно молчали. Молодой человек чуть шевельнулся и, повернув голову, в полнейшей растерянности посмотрел на Айгуль, и девочка, почувствовав его взгляд, осторожно заговорила опять.
– Они всего лишь веселились, – с явным трудом подбирая слова, начала она. – Они всего лишь хотели просто жить. Неужели это преступление, за которое карают надругательством и смертью?..
– Именно так! – резко прервала её Горная. – Они хотели просто жить и веселиться, а это страшное преступление, за которое полагается смерть, – девушка чуть наклонилась вперёд и изрекла неожиданно ставшим низким и гулким, как звук колокола, голосом: – потому что таким способом они бросили мир на произвол судьбы. А каждый из нас ответственен перед породившей нас планетой и обязан быть готовым в любой момент умереть за неё, а не вилять жопой на стойках баров по ночам.
Айгуль вновь с некоторым недоумением пожала плечами:
– Они считали по-другому и сами выбрали себе другую судьбу, ведь это их право.
– Правильно, – совершенно искренне согласилась девушка с мечом в руке. – Они считали по-другому и сами выбрали себе судьбу. И вот она, их судьба, пришли мы, Горные, убили всех весёлых мужчин в барах, изнасиловали и убили всех весёлых женщин, которые зажравшись и утратив чувство ответственности и долга, оказались не в состоянии нам хоть как-то противостоять. Они сами выбрали свою судьбу, и их судьба ими полностью заслужена, они целеустремлённо превращали, превращали и, наконец, превратили себя в баранов и овец, а затем пришли мы, горные волки, санитары человечества, для того, чтобы избавить человеческую популяцию от опасных для неё больных особей, для того, чтобы их сожрать, а для чего ещё нужны бараны и овцы, а? – Горная вдруг вздохнула и сказала с искренней грустью: – Тебя ведь тоже многократно пытались изнасиловать, и что? Многих ли из них ты оставила в живых? И это самый яркий пример, ты живёшь человеком, и этим ты заслужила гордую честную смерть, смерть солдата в бою, которую я сейчас с полнейшим уважением к тебе, как к настоящему человеку, реализую. Ты заслужила доблестную гибель в настоящей драке, а горожанки заслужили сдохнуть на пыльных тротуарах под очередной сотней насильников из Гор. Как в какой-то старой книжке – suum quiqve – каждому своё. Становись в позицию, девочка, твоё время пришло.
– Я уже в позиции, – напряжённо ответила Айгуль, – хоть ты этого и не заметила, это неплохая позиция для того, чтобы усыпить бдительность противника и внезапно перейти в атакующий режим, но… может, до этого не дойдёт? Ведь ты же сама сказала, что я достойна достойного, так дай же нам уйти миром, не заставляй меня тебя убивать.
Девушка тяжело вздохнула и покачала головой:
– Прости, милая, но это невозможно, – мягко и с мукой в голосе ответила она. – Я успела узнать и полюбить тебя, но душа моего коня, которого убил твой приятель, была такой… чистой. Мой конь был святым, насколько вообще может быть святым существо из плоти и крови. Он единственный среди нас заслуживал жить. Мой конь был намного добрее и благороднее, чем твой возлюбленный, и теперь твой мальчик должен за всё ответить. Я должна убить твоего друга, а для этого мне нужно пройти мимо тебя, ведь ты же меня добром к нему не подпустишь, а?
Айгуль устало покачала головой.
– Нет, – подтвердила она. Её лицо стало измученным и серым и от этого выглядело немолодым. – Я не могу тебя к нему пропустить. «Мы в ответе за тех, кого приручили», я это читала где-то в книжке в Горах.
– Тогда попрощайся с ним уже сейчас, – уже более спокойным, отвердевшим и налившимся силой голосом произнесла Горная. – С того момента, как начнётся бой, и до того момента, когда ты испустишь дух, у тебя уже не найдётся для этого свободной минутки.
Айгуль несколько мгновений напряжённо размышляла, затем, вдруг решившись, действительно отпустила правой рукой ятаганную рукоять и нежно и прощально коснулась ею плеча своего друга. Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась, и затем снова перевела взгляд на Горную, которая терпеливо ждала.
– Тебя хоть как зовут? – задала она ещё один вопрос.
И Горная ей ответила одним словом:
– Гульназ.
Больше не сказала ничего.
– Пообещай мне, что, если я погибну, ты отпустишь моих людей живыми, Гульназ, – серьёзно попросила её Айгуль.
У Гульназ на миг стало задумчивое лицо, две тяжёлые немолодые складки пролегли у неё между бровей.
– Хорошо, – наконец, сказала она твёрдым тоном. – В этом случае я буду считать, что ты искупила своей смертью все их прегрешения.

– Эй, эй, эй, эй, девочки, – встревоженно зачастил Фарит и дёрнулся было к ним.
– Заткнись! – хором отрезали обе девушки сразу, при этом даже на него не взглянув, и мягкими плавными движениями, не спуская друг с друга глаз, переместились чуть ближе к середине мостовой, где было более свободное пространство, позволяющее более широко планировать и вести бой.
Их клинки сверкнули, столкнувшись лезвиями, первый сноп искр осыпал их лица холодным, быстро гаснущим огнём, тут же сталь клинков заполыхала молниями, со страшной скоростью перекрещивающимися и непрерывно взвизгивающими, когда пересекались их пути, Айгуль с первых же ударов поняла, что перед ней противница, какая ей раньше не встречалась никогда, и на сей раз нет никакой уверенности не только в том, что она сможет, как обычно, победить, но и в том, что ей вообще удастся выйти из этой драки живой, эта мысль, это понимание однозначности дилеммы «победить-или-умереть» как-то сразу успокоили её и утишили рвущий ей грудь грохот сердца, с диким тоскливым воем разгоняющего по жилам кровь, и Айгуль стала спокойней и ровнее дышать, несуетливо ведя серию за серией то в обороне, то в атаке и готовясь к серьёзному длительному бою, который потребует от неё напряжения всех физических, интеллектуальных и душевных сил.
Так, думала Айгуль, кажется, у этой Горной руки длиннее. Или, может, длиннее клинок. Во всяком случае, стремительные страшные круги, описываемые её клинком охватывают слишком большую для неё, Айгули, плоскость, медленно, но верно, замыкают её в кольцо, откуда скоро не будет пути обратно в жизнь. Нужно было уходить из позиции, пока ещё оставался шанс. Айгуль мягко втянула ноздрями воздух, стараясь, как научил её ещё в младенчестве отец, не дышать в бою ртом, ибо при драке с серьёзным противником малейшая пылинка, попавшая в гортань и вызвавшая внезапный кашель в самый неподходящий момент, может послужить причиной гибели под вражеским ударом. Затем она так же ровно выдохнула, на миг задержала дыхание, аккуратно и чётко вывела серию атакующих боковых, снова ровно вдохнула, усилив интенсивность ударов, и внезапно и резко уйдя в оборону, вязкую, гасящую удары и засасывающую противника, как трясина, быстро дёрнулась вбок, приставляя раз за разом друг к другу ступни, не перекрещивая ноги, переместилась полукругом, ровненько обходя по идеальной циркулярной линии центр боя. Она оказалась спиной у тротуару и тут же лёгким кошачьим движением прыгнула назад, не оборачиваясь, но всем своим существом, всей душой, всем телом помня и ощущая за спиной бордюр, о который ни в коем случае нельзя было споткнуться при этом прыжке, ибо Горные никогда не проявляли склонности позволить противнику встать и всегда неумолимо добивали упавших без всяких разных там комплексов и размышлений на отвлечённые морально-нравственные темы – она прыгнула назад, оттолкнувшись от мостовой сразу двумя ногами и взлетела на бордюр с такой лёгкостью, как будто на миг превратилась в тень, приземлилась одновременно на обе ступни, опять мгновенно перешла в атакующий режим, вывела быструю экономную серию, не обещающую ей немедленную победу, но удерживающую Горную в постоянном напряжении, тут же снова чуть открылась, провоцируя Гульназ на атаку, и, уже используя массу и инерцию её таких же спокойных, экономных и расчётливых ударов, чуть съехала по тротуару вбок и слегка соприкоснулась правым плечом со столбом, на котором всё так же продолжал гореть не выключенный кем-то с ночи фонарь, теперь справа о неё был этот столб, он прикрывал её с этого фланга, смертоносные выпады и удары Горной теперь шли только с трёх направлений, и Айгуль смогла расслабиться и задышать поспокойней, как в самом начале несколько минут назад, готовясь к очередной серии боковых. Она с гордым видом подняла голову чуть выше и снисходительно и торжествующе взглянула сквозь сверкающие и взвизгивающие при соприкосновениях молнии клинков во всё такие же спокойные и какие-то грустные, как будто отрешённые глаза Гульназ, та поняла смысл этого взгляда и чуть усмехнулась, хотя и кивнула одобрительно головой, откровенно дав высокую оценку её манёвру – Айгуль от этого одобрительного кивка почувствовала ещё большую гордость, пока что ей удавалось обыгрывать самую опасную в своей жизни, страшную в своём мастерстве и своём расчётливом хладнокровии противницу – в этом первом эпизоде смертного боя один на один, в этом первом соприкосновении боевых клинков победа досталась ей.
Тут судорожно вздохнул, дёрнулся и сдвинулся с места юноша, всё время стоявший в стороне с неподвижностью монумента и теперь оказавшийся у Горной за спиной. Он поднял меч над головой двумя руками и медленно двинулся к ней сзади, на цыпочках ступая по пыльной асфальтовой мостовой. Он был уже на расстоянии удара мечом, когда Айгуль заметила его сквозь полыхающее спаренное пламя двух клинков и отчаянно закричала:
– НАЗАД!!!
за мгновение до того, как Гульназ, даже не обернувшись, неуловимым движением передёрнула стальной клинок за спину, при это умудрившись не создать в собственной атакующей серии ударов никакой паузы, клинок её меча, жутко медленно пронизывая вдруг загустевший и посеревший воздух, легким полукругом света прочертил полосу позади неё, и казалось почти невозможным, что человек способен двигаться с такой скоростью, с какой мальчик качнулся назад спиной, пытаясь уйти от удара, но сходящиеся в острие лезвия уже ярко и радостно заблестели в полумиллиметре от его горла, когда сталь взвизгнула, ударившись о такую же яркую, сверкающую сталь, меч Горной на миг отскочил от чужой стали, девушка тут же нанесла несколько быстрых ударов перед собой, в Айгуль, лишь сейчас с ужасом понявшей, с какой стремительностью и лёгкостью умеет биться её оппонентка, и тут же, ещё быстрее, хотя миг назад это казалось невозможным, нанесла несколько ударов назад, в Фарита, отбившего её смертоносный удар в молодого человека, затем снова удар вперёд, в девочку, с одновременным почти незаметным поворотом на девяносто градусов вокруг собственной оси, и опять – удар назад, неуловимый и как бы расплывчатый, словно скользящая по стенке тень, резкий оборот клинком через правую сторону, Айгуль как раз с отчаянным усилием пыталась провести тоже боковой рубящий, продавливая лезвием густой серый воздух, когда клинок Горной проскользнул сквозь суматошную защиту Фарита, бархатным касанием острия вспорол одежду и кожу на его груди, на миг обнажив белые грудные кости, тут же залившиеся кровью, вдруг на миг куда-то исчез и тут же, совершенно внезапно, словно возникнув из пустоты, оказался в поперечной позиции перед клинком Айгули, сокрушительным блоком встретив её уже словно застывший в бесконечности боковой рубящий удар, уже в следующий миг опять тусклой незаметной рыбкой метнулся обратно, вновь с лёгкостью и быстротой луча преодолев бесконечное ледяное пространство до горла молодого человека, и… вновь лязгнул, ударившись о невесть откуда взявшуюся перед ним сталь, и на сей раз даже холодная бесстрастность бьющейся Горной дала сбой – Гульназ выругалась вслух и стремительно передёрнула мечом через низ, уже уделив всё внимание мальчику, пытаясь достать его в нижнюю часть туловища, при этом движении на мгновение потеряв из виду Айгуль в своём тылу, но юноша уже падал на спину, уходя от очередного удара, клинок меча Горной лишь с лёгким шелестом вспорол опустевший воздух, и тут же на неё сзади обрушился айгулин ятаган.
То, что Гульназ, уже не успевая, несмотря на всю скорость своих движений, отбить удар мечом, каким-то чудом успела выдернуть из-за пояса длинный нож, больше напоминающий дагу, и встретить этим ножом страшный ятаганный удар, было настолько необычным и противоестественным, что вызывало невольное ощущение жути, как в страшном сне, когда снится какой-то слишком уж неправдоподобный кошмар – но она действительно успела, и дага издала более короткий и резкий, чем у меча металлический взвизг, лезвие ятагана угодило в её клинок возле самой гарды, сплетённой в какой-то причудливый древний венок, этот удар не прошёл для Горной бесследно – то ли рычага клинка даги не хватило, чтобы обычным способом погасить мощь удара, то ли положение девушки было менее устойчивым , чем обычно, то ли внезапная, не запланированная ею ситуация на миг подорвала её дух, заставив на какое-то мгновение утратить веру в собственные неуязвимость и мастерство, но это удар сшиб её с ног, словно лёгкую стальную спицу, и отшвырнул спиной к машине, всё ещё стоявшей у обочине, где люди оставили её стоять.
Она ударилась спиной об машину с такой силой, что машина мягко и ощутимо качнулась на рессорах, Айгуль, которая уже стремительно летела на неё с выведенной двумя руками за правое ухо рукоятью ятагана с остриём, направленным вперёд и чуть вниз для большей жёсткости выпада и последующего колющего удара, невольно сжалась, ожидая оглушающего хруста сломанного позвоночника, но Гульназ лишь гибко изогнулась на миг вокруг автомобиля всем телом, гася инерцию и едва не ударившись затылком об его крышу, тут же, качнувшись всем телом обратно вперёд, быстрой тенью метнулась вправо, уходя от ятаганного клинка. Клинок вошёл в боковое стекло, на котором только что лежала Горная, с мягким хрустом, и стекло осыпалось на асфальт дождём мелких кубообразных сверкающих осколков, тут же к шее девочки прянула сбоку узкая стальная полоса клинка Горной, выполняющей удар наотмашь одной рукой и пытаясь балансировать другой рукой, чтобы восстановить равновесие, Айгуль пришлось слегка откачнуться в сторону, отклоняясь спиной на капот, уходя этим движением от удара и одновременно выуживая клинок ятагана из автомобильных недр, тонкое лезвие вражеского чуть обдало её тёплым ветром, взрезав солнечный воздух чуть ниже левой скулы, окаймлённой прядью пушистых чёрных волос, на миг обе девушки оказались в состоянии неустойчивого равновесия и обе одновременно начали выполнять уход, каждая в свою, противоположную от противницы сторону.
Они быстро переглянулись яростными взглядами и, тяжело и хрипло дыша, одновременно, одинаково неуловимыми синхронными движениями вновь заняли позиции для боя.
– Может, хватит? – вяло произнёс Фарит, понуро стоящий с белым, как мел, лицом чуть в стороне и зажимающий двумя руками поперечную, косо направленную от левого плеча к правой подмышке рану на груди.
– Пацан, перевяжи его. И, кстати, больше пока не вмешивайся, сначала я научу тебя владеть мечом, – севшим, осипшим голосом приказал Айгуль, она постаралась произнести эту фразу тоном, не терпящим возражений, но страшная усталость не позволила ей придать голосу уверенность и силу, и приказ прозвучал весьма похоже на еле слышную просьбу. Молодой человек однако послушно двинулся к Фариту, обходя вновь бросившихся друг на друга девушек по широкой неправильной дуге.
На этот раз Айгуль, помня о страшной, неумолимой мощи и быстроте движений Горной, сразу сделала обманное движение и, сманеврировав, оказалась в прежней позиции слева от столба ещё до того, как вновь с тонким злым визгом схлестнулись их клинки, вновь рассыпав на них обеих снопы холодных, быстро гаснущих искр, но на этот раз Гульназ не проявила склонности миндальничать, она не сделала одобрительного выражения лица, и на этот раз её вертикальный рубящий удар оказался страшным, он свинцовой тяжестью обрушился на клинок девочки сверху и отшвырнул её спиной назад, Айгуль чуть поджала ноги в воздухе, группируясь в полёте и сумела вновь опуститься на обе ступни, погасив падение и вновь каким-то чудом сумев выправить корпус в состояние равновесия, она быстро отбила ещё два атакующих удара и снова по-кошачьи отпрыгнула назад спиной по линии отступления, попыталась перейти в атаку, но меч Горной с обжигающей скоростью опять засверкал перед её лицом, и Айгуль, едва успевая отбивать удары, была вынуждена отпрыгнуть назад опять, черное чрево расколотой витрины какого-то очередного бара выросло позади неё, девочка, почувствовав леденящий холод его нутра, при следующем прыжке постаралась предельно сосредоточиться и аккуратно перемахнуть в прыжке через низко расположенную, на той же высоте, что и бордюр тротуара, раму – внутренняя мгла бара обняла её ледяным, заставившим на миг сжаться все мышцы объятьем, и девочка, усилием воли стряхнув с себя мгновенное оцепенение, какое бывает, если с разгону прыгнуть в ледяную прорубь, на миг опять перешла было в атакующий режим, её атака тут же была сломлена резким выпадом с колющим в середину груди, Айгуль снова отпрыгнула назад, сокрушив по дороге стул, молниеносно перескочила вокруг овального пустого стола с тускло поблёскивающей в слабом, проникающем с улицы свете столешницей, и попыталась достать Горную клинком в средней плоскости над столом, они несколько мгновений дрались так, полыхая ударами клинков над столешницей, и лишь тут Айгуль вдруг отчётливо, всем сердцем поняла простую и ужасную истину – Горная её одолевает, она её уже почти что загнал в тупик, откуда не будет выхода и возврата, тут Гульназ на миг качнулась назад, гася на это обратном движении атакующую серию Айгуль, отшвырнула перегораживающий ей дорогу стол одним пинком, стол с грохотом отлетел в сторону, как игрушечный, сокрушая и опрокидывая по дороге стулья и другие столы, и девушка уже рванулась было к Айгуль, которая, воспользовавшись этим одним-единственным мгновением ослабления вражеской атаке, успела сжать все мышцы в комок.

Она оттолкнулась обеими ногами от пола одновременно, все силы вложив в этот прыжок, и никто со стороны не понял бы, какого отчаянного усилия ей этот прыжок стоил – со стороны это выглядело так, как будто девочка не прыгнула, а взлетела, без всякого внешнего усилия, с лёгкостью птицы преодолев земное протяжение и вмиг оказавшись на стойке бара спиной к рядам бутылок и банок на задней стене. Теперь она находилась над противницей, почти в полуторе метров выше, и эта позиция дала ей возможность перевести дух, поскольку, отбивая клинком яростные удары Горной, она могла удерживать ятаган в полунаклоне, давая небольшой отдых онемевшим дельтовидным мышцам обоих плеч. Потом она резко переместилась в сторону правого фланга и неожиданно для себя самой повела атакующую серию сбоку, прежде чем Горная успела туда повернуться, теперь ей надо было удерживать атаку, одновременно стараясь повернуться к девочке лицом, ей уже почти удалось это, когда Айгуль вдруг выпрыгнула над её головой, вытягиваясь в воздухе всем телом и падая на пол лицом вперёд, она ударилась в пол правым плечом, как обычно, машинально и буднично перекатилась через голову и снова выпрыгнула на ноги, и Гульназ, сразу устремившаяся за ней, решила, что у неё есть момент для полной победы до того, как девочка, которая, выпрыгнув с пола на ноги, оказалась к ней спиной, успеет снова повернуться к ней лицом, Гульназ легко вознесла над головой меч, летя на Айгуль всем телом, но тут девочка, всё ещё продолжавшая движение по ходу прыжка, в противоположную от Горной сторону, упала на одно колено, со стремительностью юлы раскручиваясь вокруг своей оси, нежно сверкающая сталь её клинка прянула полукругом к Гульназ на уровне колен, стремясь запросто перерубить ей на этом уровне ноги. Гульназ выпрыгнула вверх «свечкой», что есть сил подгибая ноги в коленях с жутким чувством обречённости, уже не веря, что ей удастся успеть, в отчаянии и ужасе ожидая тонкой ледяной боли в коленях, когда бритвенно острое лезвие, как сквозь масло, пролетит сквозь её плоть, сквозь её кожу и сосуды, сквозь её сухожилия и мышцы, и когда лезвие пролетело снизу в миллиметре от её в безумном усилии выброшенных в воздух ступней, Гульназ попросту не поверила собственным глазам, но её уже несло инерцией движения хрен знает куда, весь мир словно сдвинулся и на миг расплылся перед её глазами, теряя очертания, как в страшном сне, качнулся, перевернулся, на миг завис перед её глазами боком, заваливаясь назад, и тут же ухнул куда в чёрную мглу, уходя, ускользая из её привычного мира, в следующий миг Гульназ влетела плечом и спиной в сплетение стульев в вязком чреве бара, ощущая, как огненное облако сплошной боли обнимает её мозг, она с ещё одним отчаянным усилием стряхнула с себя это облако, непроницаемое, как загустевший, начавший сворачиваться кровавый омут, в последний момент успела повернуться на спину лицом вверх как раз в тот момент, когда стройный светлый луч ятагана падал на неё сбоку, туда, где нежная мочка уха отрывисто переходила в плавный изгиб юной шеи, Гульназ слабеющими ватными руками устало подняла свой меч и в смертной тоске всё-таки встретила блоком чужой клинок. Удар был свинцово тяжёл, меч Гульназ, едва не оглушив её низким тягучим звоном и осыпав, заставив на миг зажмуриться, снопом белых холодных искр, туго качнулся в руке под этим ударом вниз, едва не коснувшись её горла, снова качнулся вверх, выталкиваемый безумным усилием её мышц, тут же застонал, запел, задрожал и завибрировал, снова медленно и неотвратимо начиная клониться к горлу Горной под тяжестью Айгуль, всей массой навалившейся сверху на свой яркой острой линией перечёркивающий над Гульназ небо ятаган, и Гульназ поняла, что это всё.
Она взглянула снизу вверх в напряжённые глаза Айгуль, обеими руками клонящую, приближающую клинок ятагана к её горлу, и, изогнувшись всем телом немного вбок, резко приподняла лицо вверх, со страшным усилием напрягая мышцы брюшного пресса и отталкиваясь от пола спиной. Она дотянулась до тугих, налитых кровью девичьих кулачков, в которых с яростным усилием была зажата ятаганная рукоять, и вцепилась в среднюю костяшку одного из низ, на миг утробно зарычав, словно зверь, изо всех сил стискивая челюсти, Айгуль какое-то время пыталась преодолеть боль, продолжая давить на рукоять ятагана, но Гульназ знала, что долго так продолжаться не может – выдержать боль возможно, для того и даны человеку разум и душа, но плоть человеческая, мышцы тела неминуемо расслабятся, лишая силы её напор. В этот момент в рот Гульназ с силой ударили тугие струи крови, на миг ослабло давление чужого клинка на её клинок, и Гульназ из последних сил рванулась вверх и вбок, опрокидывая девочку под себя, она попыталась в свою очередь навалиться клинком на её клинок, преодолевая, продавливая её сопротивление, но ей не удалось успеть занять устойчивую позицию сверху, и Айгуль, всё так же удерживая ятаган двумя руками, резко наклонила его под косым углом, одновременно поворачиваясь боком, меч Гульназ тонко завизжал, соскальзывая по этой косой линии вниз, его визг закончился, когда лезвие с режущим звуком ударилось в паркетный пол, оставив на нём длинную, пахнущую сосновой смолой полосу, девочка под ней тут же отпустила рукоять одной рукой и, рывком повернувшись наотмашь со свинцовой мощью ударила Горную локтем в середину лица, туда, где есть небольшая полоска кожи между носом и верхней губой – этот удар отшвырнул Гульназ в сторону, словно тряпичную куклу, заставив импульсивно выпустить из рук рукоять, её меч так и остался сиротливо лежать на полу, грозно поблёскивая бесполезными теперь лезвиями боевой части клинка, когда Горная с грохотом налетела спиной на стоящие в отдалении кучкой стулья, сокрушая их в хлам и сметая какие-то грязные стаканы, оказавшиеся на столе, ножку которого она тоже при своём полёте задела одним боком – она едва успела сгруппироваться, лёжа на полу, как уже на неё стало падать сверху ятаганное лезвие, Горная извернулась и из лежачего положения подшибла ноги Айгули своими ногами уже в последний момент когда ей до смерти оставался буквально лишь миг, девочка упала на бок детским телом, неловко взмахнув ятаганом в воздухе и издав такой гром, как будто весила целую тонну, а встать ей уже не удалось – Горная выпрыгнула вверх, словно распрямившаяся пружина и обрушилась на девочку сверху всей массой, придавив её к полу и сразу ухватив в локтевой захват её руку с ятаганом, она сразу же повернула её руку ладошкой вверх, сжимая «замок» вокруг предплечья, рывком повернула получившийся рычаг назад и вниз, пытаясь переломить хрупкую юную руку в локте, но девочка к тому времени уже отпустила рукоять ятагана и, воспользовавшись выламывающим движением Гульназ, улучила момент нетвёрдости захвата и выдернула из него свою руку с такой лёгкостью, как будто вся была смазана маслом в головы до ног, она рванулась вбок из под Гульназ всем телом, надеясь выскользнуть из под неё, как змея, но Горная лишь с ещё большим усилием навалилась на неё сверху, придавив локтем к полу горло, разом перекрыв дыхательные пути и едва не сломав кадык – с перехваченным дыханием Айгуль чуть слышно захрипела под ней и с багровым от удушья лицом подняла руку. Она мгновенно, как будто всю жизнь только этим и занималась, нащупала глаза противницы и с силой надавила на них средним и указательным пальцами, пытаясь продавить оболочки глазных яблок, от дикой боли Горная судорожно качнулась назад, на миг ослабив давление локтя на горло девочки, и той этого мига хватило – она сшибла едва не задушивший её локоть в сторону отмахивающим движением левой кисти и, ухватив Гульназ за безволосый затылок двумя руками и подтягиваясь на руках верхней частью корпуса, с неприятным хрустким звуком ударила её снизу вверх головой в лицо, тут же качнулась корпусом обратно вниз и снова прянула вверх, снова нанеся удар в то же место, и она снова качнулась было в обратную сторону, готовясь к очередному удару, когда Гульназ рывком отклонилась в сторону, заваливаясь вместе с противницей на бок, и они обе наконец-то смешались в кучу малу, в которой уже не одна из них не могла спланировать и грамотно провести бой на плоскости, теперь они обе рвались друг от друга в стороны, что бы отдышаться и прийти в себя для продолжения боя.
Они встали в некотором отдалении друг от друга, часто и тяжело дыша в унисон, как будто кто-то невидимый вёл для них отсчёт, как на тренировке: «Вдох, выдох». Они были обе одинаково, как дикие кошки после большой драки, взъёрошены и растрёпаны, совершенно одинаково, хотя у Гульназ не было на голове волос, которые могли бы растрепаться, и у них обеих лица и одежда спереди были в крови, хотя Айгуль напрочь на помнила, чтобы ей попал хотя бы один удар в лицо. Они смотрели друг на друга с одинаковой безумной яростью в глазах, яростью бешеной и всеохватной, какая может быть лишь между родственниками, ничуть не похожей на холодную сосредоточенную злость в бою с посторонним человеком – здесь была ярость от мучительного, невыносимого, рвущего сердце осознания внезапной чуждости родного существа, ближе которого нет на всём свете, ярость, которую невозможно контролировать и которую невозможно остановить.
Айгуль коротко кашлянула мелкими брызгами крови и, покосившись на свой лежащий на полу ятаган, очередной вдох сделала более глубокий и мощный, но Гульназ, заметив это, неуловимо напряглась всем телом и чуть сместилась, наклонилась в сторону ятагана, уже словно падая на него. Айгуль ещё раз прицельным взглядом коротко глянула в сторону оружия, собираясь в пружину перед броском, и она собиралась так же быстро глянуть в сторону Горной, для того чтобы зафиксировать её положение. Но она не успела отвести взгляд от ятагана, как тот с коротким визгом отлетел в темноту бара, и лишь затем послышался оглушающий в тесноте помещения винтовочный выстрел.
– Хватит! – холодно приказал Фарит, стоя, освещённый солнцем, в дверях. С дула его винтовки, по-прежнему удерживаемой наперевес, поднимался тонкий дымок, и его очерченный раскалённым дневным светом силуэт отбрасывал на пол бара тяжёлую чёрную тень. Молодой человек стоял чуть позади и чуть поодаль и со смущённым видом заглядывал в помещение через лишённую стекла витрину. – Хватит. Поговорили, – Фарит тут же, не целясь и даже не посмотрев в сторону цели, выстрелил ещё раз, и теперь уже меч Гульназ, лежавший на полу в некотором отдалении, с визгом улетел неизвестно куда.
Айгуль перевела дух и чуть расслабилась. Это был всего лишь Фарит, а она-то подумала…
– Выйди отсюда! – приказала она отцу и поискала свой ятаган взглядом.
– Я, доча, – холодно ответствовал Фарит, небрежно закидывая за спину винтовку, – никогда прежде не порол тебя ремнём, но… – он недовольно поморщился и сделал паузу, однако упрямо закончил твёрдым голосом, – но всё на свете может когда-нибудь случиться в первый раз, – и тут же распорядился не терпящим возражений тоном: – А ну-ка отойди вон в угол, тебе там самое место! – поскольку же Айгуль, разинув рот и глядя на него во все глаза, в растерянности мешкала, повысил голос: – Ну, быстрее! Кому сказано!!!
Айгуль ещё несколько мгновений ошеломлённо смотрела ему в глаза из чрева помещения, но он не опускал перед нею глаз, тяжёлые немолодые морщины непривычно избороздили его лицо, собрав его в сосредоточенную жестокую маску, и Айгуль, наконец, чуть дрогнула губами и медленно направилась в сторону угла, сутулясь и сжав руки на груди, как будто она внезапно начала мёрзнуть.
Фарит проводил её взглядом и, не отрывая от неё глаз, приказал теперь уже Гульназ:
– А ты отойдёшь в сторону противоположного угла!
Девушка повиновалась вопреки своему обыкновению без звука, и в наступившей тишине стало слышно, как с еле заметным облегчением вздохнул юноша, стоящий снаружи за пустой витриной.
– Ну, что, поговорили? – недружелюбно задал Фарит первый вопрос, обращаясь к обеим сразу.
– Поговорили, – бесцветным голосом ответила Гульназ, стоя в тёмном углу. – Я пойду, пожалуй. Уже поговорили.
– Мы не закончили!!! – в неутолённой ярости дёрнулась Айгуль из угла, но тут же замерла, словно споткнувшись. Она лишь прошипела голосом, едва не взорвавшим окружающие их всех стены: – Сука!
– Я сука? – искренне удивилась Гульназ, поворачивая к ней голову и обжигая взглядом с пляшущими в его глубине алыми огоньками. – Разве я бросила тебя и маму умирать под бомбой, сама спрятавшись, как крыса, в дренажную щель? – Она вдруг вспыхнула и тоже подалась всем телом в сторону сестры, не посмев сойти, однако, с места. – Где мои волосы, ты, сука?!!! Они бы украсили мою внешность, поняла, нет, тварь? – на последнем слове девушка сорвалась в крик.
Айгуль на миг дрогнула взглядом и замешкалась, подыскивая достойный ответ.
– Я была маленькая. – наконец, пробурчала она и отвернулась. – Я вообще впервые всю эту историю слышу.
– Я тоже была маленькая, хотя и не настолько, – безжалостно отрезала Гульназ. – Но мне всё рассказали люди, которые тоже остались без волос, но не остались без человечности в душе. Они вытащили меня из под мамы и всё мне рассказали.
В баре повисла тяжёлая тишина, теперь не нарушаемая даже дыханием. Гульназ упорно смотрела в сторону, гордо подняв безволосую голову и скрестив руки на груди. Прервал тишину Фарит, тоже старясь не смотреть на девушку.
– И как мама? – негромко спросил он.
– Не знаю, я её так и не увидела живой, – отпарировала Горная настолько быстро и без малейшей заминки, что стало ясно: она этого вопроса ждала. – Мама лежала в какой-то ямке в земле лицом , закрыв меня сверху, и её задняя половина туловища, спина и затылочная часть головы, попала под действие облучения, – Гульназ вздохнула и перевела взляд на отца, тот нервно дёрнулся и торопливо перевёл глаза на этикетки бутылок, стоящих рядами на полках в глубине, делая вид, что поглощён их изучением.
– Задней половины тела у неё не было, – продолжила Горная после паузы, которая понадобилась ей для того, чтобы выдохнуть втянутый в лёгкие воздух. – Плоть была уничтожена воздействием бомбовых лучей, не сожжена, а именно уничтожена, как будто растворена, блестели совершенно чистые рёбра и позвоночный столб, а под ними виднелись внутренности. Затылочная часть головы была словно срезана, очень аккуратно, не было ни крови, ни повреждений – только посвёркивали белым края черепной кости, ровным правильным кругом окаймляющие уже успевшее потемнеть к тому времени мозговое вещество…
– ПРЕКРАТИИИИ!!! – безумным душераздирающим криком заорала Айгуль и закрыла себе локтевыми сгибами уши, плотно зажмурив глаза.
Горная равнодушно посмотрела в её сторону и закончила:
– У неё не было волос, – она сделала паузу и добавила: – Как у меня… как у всех нас… у нас, у Горных.
Агуль тихо плакала в глубокой тени в углу, всё так же зажимая локтями уши и сохраняя зажмуренными глаза, слёзы крупными серебристыми каплями вытекали из под её зажмуренных век и на некоторое время повисали на чёрных длинных ресницах перед тем, как стечь по детским щёкам, оставляя на них чуть поблёскивающие мокрые следы. В салоне стояло молчание, нарушаемое лишь тихими всхлипываниями девочки и невесть откуда вдруг взявшимся тонким ровным звуком ветра, пролетающего сквозь бар насквозную. Наконец Фарит чуть шевельнулся в дверях массивным телом и подал голос:
– Каждый из нас нёс на руках одного ребёнка и каждый старался спасти того, кого он нёс. Я счастлив, что это, самое главное: спасти детей, удалось нам обоим… хотя моей жене пришлось за это дорого заплатить. Она погибла сама, но не дала умереть одной из двойняшек, – он отвернулся и долго смотрел, прижмурив веки, на внешний солнечный свет. – Моя жена, ваша мама, была удивительной женщиной, – эти слова Фарит произнёс, не оборачиваясь, и молодому человеку показалось, что голос его на миг задрожал.
Гульназ молча вышла из угла и пошла сквозь тишину и тихий полумрак бара к своему мечу, отлетевшему в сторону после удара винтовочной пули,.
– Найдите своих коней, – посоветовала она и с лязгом вогнала оружие в заспинные ножны. – Я уверена, что они целые и невредимые стоят там, где вы их оставили. Мои люди не убивают лошадей… в отличие от всяких ублюдков, – при последних словах, уже выходя на улицу мимо Фарита, она бросила режущий взгляд на юношу, стоящего в стороне, и тот заёрзал и торопливо отвернулся, потупив взгляд.
– Это был бой, – вибрирующим после слёз голосом ответила Айгуль, тоже выходя из мрака на свет. Её лицо было измученным и серым, и на щеках сохранялись влажные следы слёз. – Это был бой, и ты неслась на своём коне на нас в атаку. Мне тоже жалко твою лошадь. Но на войне как на войне.
И теперь настала очередь Горной молча опустить глаза, признавая справедливость прозвучавших слов. Она лишь сказала, возобновляя своё движение в сторону от них всех:
– Больше никогда не смей мне перечить, сестрёнка. Не забывай, что я старшая сестра.
– На целых одиннадцать минут, – подтвердил Фарит, и больше никто из них не сказал ничего, глядя в спину Горной, лёгкой стремительной походкой удаляющейся от них вдоль улицы посреди мостовой.

Длинные вечерние тени от скал, деревьев и гор уже перечеркнули конскую тропу, выводящую из зловонных улиц Города на свежий воздух и в солнечный свет, и троица людей, молчаливо едущая верхом по этой тропе, то и дело словно окуналась прохладную синеву этих теней, каждый раз на миг вздыхая с облегчением и чуть разглаживая лица, поскольку в тени им не приходилось щуриться на красный солнечный диск, медленно уходящий за горы по косой полукруглой линии. Окровавленный мёртвый Город наконец-то остался позади, смутное чувство освобождения освещало глаза людей, и они дышали всё более глубоко и свободно, как будто с их плеч медленно соскальзывал, освобождая от невыносимого гнёта, страшный свинцовый груз, их спины всё больше распрямлялись, как будто стройнее становились заспинные ножны, хранящие в своих лонах длинные тонкие тела клинков. Город оставался позади, Город выпускал их из своих удушающих объятий. Город уходил обратно в привычную ему мглу забвения и хмурых легенд, и Айгуль подумала, что ей уже очень давно так легко не дышалось.
– Хороший воздух, – тихо констатировала она. Конские копыта мягко и размеренно ступали по пыльной тропе. Она глубоко, как-то вибрирующе, как после долгих тоскливых слёз, вздохнула и повторила: – Хороший воздух у нас в Горах.
– Я рад, что ты поняла это, Айгуль, – серьёзно и грустно ответил отец. – Я лишь сейчас понял, что нам было необходимо пройти через Город, чтобы научиться ценить и любить нашу жизнь. Зря я так долго не позволял тебе сюда прийти. Мы, оказывается, должны были понять, что представляет… – он запнулся и поправился: – что представлял из себя Город, для того, чтобы понять, как прекрасен свет. Помнишь, ты читала мне из какой-то книжки: «Пробиваться к свету приходится сквозь тьму»? К тому же, ты встретила здесь сестру.
При этих словах Айгуль снова обернулась и снова посмотрела сквозь красноватый вечерний свет на крохотный силуэт Горной, неподвижно сидящий в седле. Горная в своём длинном плаще напоминала одинокую нахохлившую птицу и всё так же неотрывно смотрела им вслед, Айгуль осторожно и мягко подняла тонкую руку в прощальном жесте, и её рука тоже казалась чуть красноватой на солнечном свету. Гульназ смотрела прямо на неё всё так же неподвижно и не ответила на её жест.
– Она вернётся, Айгуль, – негромко подал голос юноша с нею рядом. – Она обязательно придёт.
Девочка со вздохом повернулась обратно и ехала молча несколько минут.
– Как тебя хоть зовут? – неожиданно спросила она.
– Кеша, – спокойно ответил мальчик.
Айгуль, не выдержав, прыснула и торопливо отвернулась, чтобы его не обидеть.
– Смешное имя, – подтвердил Кеша и улыбнулся ей в ответ. – Мне приходилось много драться, чтобы меня с таким именем принимали всерьёз.
– Мне жаль, что погибла твоя семья, Кеша, – вновь став серьёзной, сказала Айгуль, но мальчик лишь покачал головой:
– Не жалей, – твёрдо ответил он – По крайней мере, они приняли доблестную смерть в бою, и теперь я могу ими гордиться. А так мне пришлось бы долгие годы с болью в сердце наблюдать, как они погружаются в дерьмо Города, тоже становясь дерьмом. Они были обычными горожанами, пока не пришло время сражаться и погибать, и вот тогда они сразу стали другими, они сразу вспомнили, что когда-то были солдатами и людьми. Спасибо Горным за то, что они спасли мою семью от позорной старости среди горожан.
Они опять надолго замолчали, мягко покачиваясь в сёдлах и думая каждый о своём.
– Ты не хотел бы вернуться в Город, если он восстанет из руин? – неожиданно спросила Гошу девочка.
И Гоша, не задумываясь, твёрдо и жёстко покачал головой из стороны в сторону, однозначно отвечая «нет».
– Нет, – отрезал он. – К чертям собачьим этот долбаный Город. В нём ничего хорошего не было и ничего хорошего не будет. Никогда!