Мистика. Князь Расуль Ягудин (Париж, Франция). Посторонние

…и, несмотря на весь грозный, устрашающий облик человека с крыльями, похожего на птицу, там в высоте, Рафик, уже умирая и начиная смыкать веки над полузакатившимися глазами, вдруг ощутил прилив необыкновенного счастья, как будто он уже окунулся в нежное объятье Божественного света, ожидающего его на выходе с этой проклятой Земли, и он из последних сил бросил взгляд на человека-птицу, всё так же неподвижно сидящего возле самого чёрного неба, и вдруг заметил то, чего не заметил, когда посмотрел наверх в первый раз, – человек весь светился изнутри, словно сиял или мерцал, прекрасным тёплым светом, и этот свет немножко согрел Рафику сердце, уже забившееся в конвульсивном припадке у него в груди, и за мгновение до того, как окончательно закрыть глаза, Рафик успел заметить, что человек на крыше вдруг выпрямился в полный рост и распростёр над лежащей под ним бездной когтистые руки ладонями вниз, и когда мир за сомкнувшимися веками Рафика вдруг осветился ослепляющим пламенем, окрашенным в чуть розовое тонкой кожицей его век, Рафик почему-то глубоко задумался над тем, что он сегодня везуч невероятно – вот и в этот раз он, умирая, закрыл глаза в самый подходящий момент, за мгновение до того, как огненная стихия обрушилась сверху на чужой враждебный город, цепко удерживающий их в своих свинцовых руках, и когда вспыхнувший на нём самом липкий призрак скатился с его тела обжигающей огненной полосой, словно свертываемый вниз чулок, Рафик даже нашёл в себе силы удержаться от соблазна и не сделать сразу же мучительный и страстный глубокий вдох, который мог бы сжечь ему лёгкие, пока не утих ураган огня вокруг…
В воздухе тёрпко и освежающе пахло озоном, и от этого было молодое ощущение, какое бывает после грозы и дождя, и еле уловимый запах осенних горелых листьев вызывал неясную ностальгию непонятно по чему и лёгкую светлую грусть. И ещё какой-то запах примешивался к этим привычным запахам осеннего леса и весеннего дождя – запах был кисл и слегка тухловат, и при этом запах был таким, как будто что-то гнилое было сварено в похлёбке для ведьмовского зелья, и этот запах был едва уловим и уже кончался, он таял в воздухе, словно утренний туман, и Рафик подумал, поднимая голову и напряжённо принюхиваясь ко вновь сомкнувшейся после ослепляющего огненного потока темноте, что, наверное, так пахнут те призрачные гниды после того, как их нечистый путь закончился, как и полагается, на святом очищающем костре. Он выпрямился в полный рост и наконец-то, взглянул на человека на крыше нормальными глазами, не затуманенными тонкой плёнкой нечеловеческой призрачной плоти. Человек на крыше теперь стоял в полный рост, и его мускулистый жилистый торс был отчётливо виден посреди ночной мглы, сияя тёплым внутренним светом, как сияет мягкой летней ночью Божественный молодой полумесяц, опираясь на собственный уходящий к земле луч, словно на шпиль минарета, и теперь Рафик его внезапно узнал – они уже виделись несколько недель назад в подземелье, где сражались с чёртовой толпой – именно чёртовой в самом прямом и непосредственном смысле этого слова, но в тот раз этот парень с крыльями и когтями был ещё пацаном-переростком, сейчас же он выглядел, как хорошо тренированный дембель, едва успевший скинуть камуфляж и напялить старые дешёвый джинсы, которые перед призывом были ему велики, а теперь оказались чуть меньше, чем впору. Огромные стальные крылья серо-голубого оттенка с ровными рядами перьев-ножей колыхались за его спиной, как паруса фантастического небесного фрегата, и казались почти прозрачными на фоне тоже запрозрачнившегося и начавшего сереть и голубеть предутреннего неба.

– Привет, Улла, – не особенно громко сказал Рафик, глядя вверх, и улыбнулся, легко, но от всей души, и при этих его словах все только-только начавшие приходить в себя после почти неминуемой гибели ведуны тоже дружно повернулись в ту сторону и запрокинули головы вверх, глядя на босого и полуобнажённого, несмотря на прохладу раннего осеннего утра, человека, так похожего, как ешё раз Рафик подумал, на странный крылатый живой фронтон.
– Здравствуйте, Рафик-агай, – культурно ответил человек на крыше, даже не шевельнув губами, но при этом услышанный всеми, и начал медленно падать лицом вперёд, удерживая в жёстком прямом состоянии корпус – Рафик сразу узнал этот прыжок, именно так в самом начале занятий в секции учил его в детстве Расуль Ягудин нырять в воду головой вперёд – “Если ты стоишь ровно в метре от поверхности воды, то ничего не надо делать, нужно попросту упасть лицом вперёд, рооооовненько, как столб, и тогда, теоретически, ты должен будешь аккуратненько и без всплеска войти головой в воду, как нож…”, но, правда, сам Расуль Ягудин на себе данную сомнительную теорию никогда не проверял, из чего Рафик, ещё будучи ребёнком, сделал мудрый вывод, что проверять эту теорию на собственной шкуре ему тоже ни к чему – впрочем, человека, в данный момент уже летящего вниз головой с крыши, такого рода комплексы, судя по всему, нисколько не волновали – он какое-то время просто падал вниз, вытянув вдоль туловища руки и оттянув назад носки плотно прижатых друг к другу ног, как птицы при полёте сжимают пальцы лап в остренькие длинные капли, оттягивая их назад, чтобы максимально уменьшить их паразитное трение о воздух, затем за спиной человека с коротким стальным визгом полураскрылись его крылья, словно клинки огромных выкидных ножей, и теперь, стремительно летя к ним, удерживая направление и равновесие плоскостями не полностью раскрытых крыльев, он был похож на старенький реактивный ракетный истребитель конца второго тысячелетия с косо назад расположенными крыльями, только летел он совершенно бесшумно, как летучая мышь, не нарушая тихого безмолвия осеннего утра, и на сей раз даже обычно отчётливо слышимый свист прорезаемого длинным жилистым телом воздуха не нарушал этой тишины, и ведуны стояли, глядя вверх навстречу падающему к ним лицом вперёд ангелу в абсолютной, ничем не нарушаемой тишине, какая бывает лишь в такой час – по утрам – и их лица по мере его приближения словно всё больше и больше наполнялись внутренним светом, утрачивая предутреннюю бледноту и серость и наливаясь плотным живым солнечным теплом.
Ангел заложил возле самого асфальта резкий крутой вираж наверх, словно взметнувшись с трамплина, изгибаясь вперёд и вверх литой мускулистой грудью, и он на миг завис в воздухе в полуметре от земли, прежде чем мягко спрыгнуть прямо из воздуха босыми носочками на асфальт.
Первым делом он наклонился вперёд с высоты своего роста и поцеловал поочерёдно Зеллу и Раю, и сразу после поцелуев успел быстро нагнуться и подхватить на руки Альбину со всё ещё багровым от удушья лицом, стремительно подлетевшую к нему и закинувшую на его мускулистую шею обе ручонки, в одной из которых был меч, в другой – противоестественно громадный пистолет.
– Как ты нас нашёл? – нежно спросила Зелла, ответив на его поцелуй.
– Вы молились, – объяснил Улла, улыбнувшись, и от этой улыбки каким-то необычным, неземным светом озарилось его лицо.
– Мы же не смогли закончить молитву, – с недоумением сказала Рая. – Нам просто не дали её закончить.

Лицо Уллы сразу отвердело и стало беспощадным и холодным, как будто он вспомнил что-то такое из недавнего прошлого, что продолжало жечь ему сердце и сейчас.
– Я заметил, что они постарались не дать вам закончить молитву, – напряжённо ответил он. – Но они не учли, что молитва – не колдовское заклинание, так что молитве, в принципе, не нужны слова. Молитва – это обращение к имени Его всем сердцем, пусть даже без слов. Вы молились, и Он услышал, хоть вы и не смогли договорить. Он услышал крик ваших душ целиком, от начала до конца, и поэтому я здесь…
При его последних словах сквозь длинный уличный проём пролетел внезапно выстреливший молнией из-за далёкой уфимской гряды первый утренний луч и резкими жёсткими тенями очертил лица семерых ведунов.
– Ну вот и прекрасно, – уже более спокойно резюмировала Зелла, – значит, ты нам сможешь ещё и сказать, что, вообще, на хрен, происходит, что будет происходить, и что мы можем и должны сделать – ведь мы теперь всемером, кружок ведунов сомкнулся.
Улла с выражением искреннего огорчения на лице покачал головой и, ещё раз поцеловав прильнувшую к его груди Альбину в щечку, осторожно поставил её на бордюр, на котором маленькие детские ступни в сандалиях, обутых на розовые сморщенные носки, поместились поперёк тютелька в тютельку.
– Ангелу не дано знать то, что положено знать лишь семерым ведунам, – ответил он. – Никто, кроме вас самих, не сможет найти ответы на вопросы, которые вы задаёте сами себе. Ведь вы – Божьи люди, а я всего лишь Его слуга. Вам самим придётся найти путь к победе, а уж Он не оставит вас наедине со злом.
И в следующий миг огромные стальные крылья резко взвизгнули, задев кончиками асфальт, когда ангел сорвался с места в воздух и мгновенно растворился в небе, уже начавшем приобретать в солнечных лучах обычную дневную голубизну.
– Что за привычка, отваливать, не попрощавшись, – недовольно сказала Зелла и мрачно высморкалась в носовой платок, с ловкостью фокусницы выудив его из рукава, и небрежно сунув под мышку, чтобы не мешал сморкаться, всё ещё дымящийся от напряжения и ярости, покрытый чем-то белёсым и от этого выглядящий окровавленным длинный двуручный меч, даже сейчас, в дневном свете, отбрасывающий во все стороны блики, словно короткие молнии, неподвижно нацеленные вокруг.
– Ничего, – негромко ответила Рая. – Самое главное-то он сказал. Нам самим придётся найти путь к познанию и победе. Не знаю, как насчёт пути к победе, а насчёт пути к познанию у меня есть одна мыслишка. Вот только очень уж болезненным будет этот самый, блин, путь к познанию.
Все сразу напряглись, вдруг услышав в её голосе настоящие страх и боль, и повернули к ней осунувшиеся от безумной усталости после ночной битвы лица.
– Гм, весьма интересно, что это за путь, – первой задала вопрос Эля, она хотела, чтобы её “гм” прозвучало иронически, но вместо этого в междометии “гм” прозвучали напряжение и тревога.
– Вы все узнаете в своё время, – мягко и смущённо ответила Рая. – В любом случае нам пора собираться на битву, нас уже семеро, а значит… нам пора. Путь познания же я всё равно пройду сама – я его придумала, я его и пройду, тем более, что я, вообще, первая начала всё это… первая стала ведуньей и втянула в эту заморочку всех вас, а значит – мне и расхлебывать. Так что ЭТО я сделаю сама, без чьей-либо помощи.
Зелла чуть слышно хмыкнула, но промолчала и не стала ничего говорить. Она лишь наконец-то вытащила из подмышки меч и с лёгким и тонким, протяжным звоном опустила его в заспинные ножны, инкрустированные серебром.