Публицистика. Князь Расуль Ягудин (Париж, Франция). Реквием по русскому киприоту

Князь Расуль Ягудин
(Париж, Франция)


Реквием по русскому киприоту
(отрывок из рукописи «Меня разыскивает президент Путин»)


Вадим... царствие ему небесное, упокой, Господи, его душу.
С точки зрения издательского бизнеса, конечно, следовало бы Вадима и всего, что он для меня сделал, здесь не упоминать — все хорошее и доброе ведь звучит скучно и нудно, от всего хорошего и доброго чтение навевает скуку — подинамичнее надо, подинамичнее, побольше зла и крови, Господа!!! — но... ведь вопрос об издании вот этой самой книги, которую я сейчас пишу, пока не встал. Издатели пока что не ломятся ко мне толпами распростертых объятий со всех ног, и будут ли когда-нибудь ломиться, вопрос чрезвычайно интересный и, кстати, по сей день открытый, — вот и ладушки, зато, пока толп заинтересованных издателей в обозримой округе и обозримом будущем не наблюдается, у меня есть возможность вспомнить тут Вадима.
Вспомнить и помянуть.
Фамилию-то его не помню, прости, Господи.
А может, никогда не знал?
А может, никогда не знал.
Как он на меня вышел я, вообще, не помню. То ли позвонил, невесть где раздобыв мой телефонный номер, то ли... просто пришёл.
Что я помню отчетливо, это как мы договорились о встрече в дурацком эвкалиптовом парке в Лимассоле, где посидели и покурили вадимовы сигареты, потом мы куда-то ехали на вадимовой машине, потом мы бухали на вадимовы деньги, потом настало время очередной репетиции их доморощенного вокально-инструментального ансамбля (как элегантно поименовывали подобные шайки в позднем СССР), не представлявшего бы из себя совершенно ничего интересного, если бы, как ни странно, не барабанщик. Вадим.
Именно он был в том доморощенном ВИА барабанщиком, и именно барабанная партия (что, согласитесь, ну просто редчайшая редкость) хоть как-то оправдывала, вообще, в принципе, само существование на Земле всей сей, вообще-то, весьма и весьма посредственной во всех смыслах, и в первую очередь именно в музыкальном, музыкальной шайки.
Каковая, вдохновленная моими комплиментами, даже затеяла было дать наконец-то публичный концерт, из каковой затеи, разумеется, ни шиша не вышло, а затем жена и дети Вадима вышибли меня из вадимова дома, и я опять спал на пляже, и Вадим какое-то время ко мне туда приезжал покурить и потереть за жизнь, а затем и эта форма общения как-то незаметно увяла, а затем на палатку, в которой я спал, вдруг со всех сторон прыгнули, судя по репликам на греческом и по тому, что это был Кипр, какие-то киприоты и стали меня топтать, затем полиция, госпиталь, затем я умотал в Ларнаку чисто из принципа, раз уж моё проживание на лимассольском пляже никто положительно не оценил...
А затем Вадим умер. Уже через несколько лет, после того, как, получив статус политического беженца на Кипре, я успел помотаться автостопом по всей Европе.
Когда я вернулся и случайно встретил в лимассольском магазине Вадима, у меня сразу упало сердце. Он еще ходил и разговаривал, но он уже был мертв. У него на лице была написана смерть.
Когда мы встретились с ним в первый раз, это был сгусток энергии и оптимизма.
Когда мы встретились с ним в последний раз, это был ходячий труп.
И ведь, получается, как мозгой и жопой ни крути, что Вадим умер из-за меня — все факты к этому ведут. Умер из-за того, что не смог меня спасти. Скучный, вообще-то, был бы сюжет... если бы не страшный трагический финал.
Да, скучный был бы сюжет — жена и дети Вадима вышибли меня из дома Вадима, и Вадим начал быстро и безнадежно угасать. Неинтересная была бы тема.
Если бы Вадим не умер.
И — что тут скажешь? — вот, Вадим умер, вот и все. Человек, который вытащил меня из дерьма, одел, обул, накормил, напоил и поселил у себя дома.
И вот эти несколько строк, которые я о нем написал, все, что после него осталось.
Ладно, хоть так.
Большинство людей не оставляют после себя даже этого.
Господи, каким же он был беспомощно-растерянным от того, что все на него из-за меня так взъелись, в первую очередь его собственные жена и дети... и тот... ммм... этот... как там бишь его?.., типа «художник» (которого Вадим поначалу представил мне как своего лучшего друга). Видели бы вы тоскливые, растерянно-недоумевающие глаза Вадима, когда он все это мне излагал. Все ему мозги ебали по поводу меня в русле «да на хуй он тебе нужен?», причём, искренне уверенные, что делают ему добро.
Но Вадим не воспринял это как добро. Когда вокруг него не осталось ни одного человека, который сказал бы ему о его воистину добром деле хоть одно доброе слово, он тихо умер. Просто однажды уснул и не проснулся. Просто ушел.
Просто всех бросил.

P. S. Врачишки, я думаю, списали на немотивированную остановку сердца. НО немотивированых остановок сердца не бывает. Бывают мотивы, о которых умирающий никому не рассказал. Просто потому, что ему некому было о них рассказать.
Просто потому, что у него не было ни родных, ни семьи, ни друзей.

P.S.S. А фамилию его я, оказывается, знал и теперь вспомнил. Боков. Вадим Боков.
Пухом ему земля. Упокой, Господи, его светлую, несчастную, одинокую душу.
Господи, упокой.