Мемуарная литература. Князь Расуль Ягудин (Кофиноу, Южный Кипр) Меня разыскивает полиция (дневник террориста)

Отрывок.
Начало в №№ 44-45


Глава 6.
Обитаемый остров

Укатал меня этот обитаемый остров.
А. и Б. Стругацкие.

А вы знаете, как по-гречески будет «да»? Только не смейтесь – «не».
Я точно угадываю уже назревший у вас вопрос, поскольку, когда я на ларнакском пляже Южного Кипра сообщил сей вышеупомянутый факт одной русской из Осло, она мне данный логически проистекающий вопрос уже задала: «А как по-гречески будет «не»?
Ну, как по-гречески будет «не», я не знаю и знать, на хрен, не хочу… сыт по горло этим, прости, Господи, долбаным греческим… но положительно-отрицательная жестикуляция у этих долбанных киприотов стопроцентно противоположная: когда им надо сказать «не», они долбоёбы, кивают, а когда им надо сказать «да», они… ну, в общем, сами понимаете.
Я не случайно начал очередную главу именно с выщенаписанного лирического отступления – у этих долбанных, как я уже имел удовольствие вас проинформировать, киприотов, все не как у людей. Все у них, как у животных, что, вообще-то, следует признать, вполне логично, поскольку, у животных и должно быть все, как у животных. Сами подумайте – почему это у животных все должно быть как у людей? Они же ж животные, а не люди.
Только не обманитесь моим нарочито весёлым тоном – это у меня такая защитная реакция на окружающий меня кошмар, а вообще-то, мне, здесь, на долбанном Кипре, совершенно не до смеха, ёб-твою-мать. Об этом речь.

В общем, вкратце так – проник я нелегально на Южный Кипр через границу, отделяющую его от Северного Кипра (да-да, Кипров, вообще-то, два, а вы не знали?, Южный и Северный, но подробная историческая справка чуть ниже) и сразу попросил политического убежища. И – началось!
Ох и началось!!!
Греческий (сиречь Южный) Кипр ведь, как проститука «вертолётом» даёт сразу во все щели сразу всем: и России, и Европе, и сразу всем странам сразу всех америк… за деньги и говенные услуги строго по прейскуранту, разумеется, и у вдруг, как подарочек, появляюсь я. Потомственный русский дворянин, независимый журналист и политический беженец из России, которая на момент моего появления уже успела отстегнуть Южному Кипру за все доставленные тридцать три удовольствия семь  миллиардов евро, а на момент, когда пишутся эти строки, отстегнула ему же этих же самых миллиардов евро ещё пять. Вынужден признать, что двенадцать миллиардов евро очень хорошая за меня цена – ей-Богу, сам бы себя продал за такие бабки, что уж говорить о киприотах, по жизни говорящих «не» вместо «да» и кивающих, как ишаки, тупыми головами, вместо того, чтобы сказать «не». Загвоздка в том, что, сдай они меня русской мусорне, особливо сейчас, в разгар всемирной экспансии Списка Магнитского, в Список Магнитского попадут и сами всем чохом. Всей шайкой в без малого 800 тысяч киприотских рыл – именно столько на Южном Кипре насчитывается киприотов – тех самых, которых я, едва унеся ноги от уже сто лет как в хлам обуревшей российской мусорни вместе с её федеральным розыском (в каковом и нахожусь уже без малого год) я умолял о помощи и которые послали меня на смерь.
Да-да, господа, именно так, увы, дословно,– я, кое-как доковыляв до Южного Кипра, измученный, оголодавший, оборванный, истерзанный полугодовой к тому времени дышащей мне в затылок шакальей погоней российской мусорни, умолял киприотов о помощи, а они послали меня на смерть.
Поскольку в русле машинной формальной логики полоумных ублюдков, никогда не видевших, не видящих и не признающих в мире ничего, кроме пресловутых дензнаков, моя смерть решает все их проблемы. А то экстрадировать в Россию меня нельзя – чего ж это тогда Южный Кипр в Европейский Союз со всеми его демократиями и правами человека заприняли, предоставить мне политическое убежище нельзя тоже – чего же тогда киприоты всем чохом (всей вышеупомянутой шайкой в без малого 800 тыс. рыл.) с путинизмом в сто пятьдесят миллионов путисосов взасос лобызаются, а держать меня годами, как какого-нибудь очередного ёбнутого араба на овечьем обеспечении в их блядских овечьих лагерях, нельзя особенно, поскольку я им, блллядь, не блядь, не овца и не араб!!! Я русский, я журналист, писатель и поэт, и я потомственный дворянин, князь крови, в связи с каковыми фактами, даже до тухлых киприотских мозгов допёрло, что со мной… ммм… бля… надо бы… ммм… пардон, того-с… чего-нибудь сделать.
Вот они и сделали.
С хладнокровной, продуманной, до мелочей просчитанной и скрупулёзно реализованной методичностью роботов-ублюдков. Пошагово, как  компьютере, шаг за шагом: шаг, шаг, шаг…
Первым делом, разумеется, меня надо было как-то слупить со всех жизнеобеспечивающих международных программ, которые международным сообществом настоящих  демократических стран были разработаны, одобрены и согласованно приняты во всём приличном мире к исполнению специально для того, чтобы спасти попавшего в смертельную беду человека, то есть, выражаясь нормальным человеческим языком, обеспечить его основные потребности в одежде, крове и еде.
Вот одежды, крова и еды им и следовало меня лишить, чтобы я стопроцентно им на руку где-нибудь тихонько сдох.
Чем они плотно и занялись с первого же дня моего появления в лагере беженцев, что в четырёх километрах от дерьмовой деревеньки Кофиноу, также очень продуманно поставленного так, чтобы от лагеря до любого заметного города, где можно найти властные структуры, государственные иммиграционные организации, Организацию Объединённых Наций и редакции газет и журналов десятки километров… с единственным проколом – Кофиноу находится на крупном перекрёстке превосходных (потому что халявных) местных хайвеев, так что при наличии мужества, решимости и готовности умереть за правду, но не сдаться киприотской мрази можно добраться до любого города, что я в конце концов и сделал, но об этом ниже, а пока вот он я, раскачиваемый голодом и ветром, еле волоча ноги, вхожу на территорию окружённого колючей проволокой концентрационного лагеря «Кофиноу кэмп» с весьма много говорящей любому русскому надписью на воротах… нет-нет, не «Каждому своё», как на воротах Бухенвальда, а гораздо более для каждого русского простой и доходчивой «Уподохни»… так я до сих и не сподобился узнать, что сие означает по-гречески, хватало других хлопот, средь которых главнейшей и насущнейшей была и остаётся главнейшая и насущнейшая – НЕ ПОДОХНУТЬ НАЗЛО ВСЕМ!!!
Что, поверьте, для русского человека в скотском киприотском концлагере дело очень непростое.
Это ведь арабам подходит, особенно тем, что помоложе – если ты кого из жиреющих в лагерной администрации блядей трахаешь, то порядок – тут тебе и ношенные шмотки на выбор раньше всех, тут тебе и бесплатные билеты на автобус хоть по десять раз в день, у тебе и кусочки повкусней…из числа тех, что эти лагерные бляди сами не слопали, разумеется. Со мной было всё не так просто по природной причине – я этих киприотских мартышек вообще не воспринимаю как женщин: коротконогие, широкоплечие, пузатые, лохматые, носатые И ВСЁ ВРЕМЯ ЧЕГО-ТО ЖРУТ!!! Безостановочно. Даже если бы у меня на этих мартышек встал, как, на хрен, можно трахать бабу, у которой перманентно занят рот? И это после изумительного очарования девочек России, Украины, Молдовы, Турции и Северного Кипра. Спасибочки, бля.
Что лагерные мартышки довольно быстро просекли и, раз уж у них уже был заказ асайлим-сервиса (что, вообще-то, переводится с английского как «Обслуживание просителей политического убежища» – сиречь это обычная прислуга наподобие горничных и уборщиц) меня непременно «сделать», взялись за дело с чрезвычайной рьяностью ещё и по личным мотивам блядей, получивших от меня отказ в перепихнине и по сей причине радикально съехавших с катушек: понты, ухмылочки, хихиканье, плевки вслед, выкрики «Hey, russia» и, конечно же, слегка подправленные объедки вместо еды. О полагающихся мне билетах на автобус, полагающемся мне ежемесячном пособии в 85 с копейками евро и полагающейся мне одежде, вообще, речи не было – я лишь через полгода узнал, что одежда, сданная сердобольными людьми специально для нуждающихся,  им поступает постоянно и складируется в комнатке возле кухни, а когда комнатке местов начинает не хватать, вывозится и сжигается... лишь бы мне не давать.
Что меня совершенно бы не колыхало, если бы я к тому моменту не обтрепался до стадии полного оборванца. И всё равно – по большому счёту дело было вовсе не в том, что меня в официальном международном учреждении системы помощи политическим беженцам совершенно открыто обворовывают и оскорбляют деревенские бляди, дело было в моём искреннем недоумении – что это за хрень, на хрен? Что совершенно не колыхало теперь уже их – они гнули свою линию, как ишаки (точнее, ишачки), в расчёте, как я довольно быстро понял, на то, что заброшенный за колючую проволоку посреди кишащих огромными эфами полей без телефона, компьютера, интернета, денег и автобусных билетов я даже не смогу попытаться выяснить, что это за хрень, на хрен, в ихнем головняке – асайлим-сервисе просто потому, что этот их засранный головняк дислоцирован в засранной солице засранного Южного Кипра Никосии, а до неё от засранного Кофиноу посёлка 50 с лишком км.
В принципе, правильный был расчёт. С каким-нибудь арабом, негром или киприотом он бы однозначно проканал. Но, как я уже упоминал, я русский, я журналист и я князь. А мы, русские, испокон веку были самыми дешёвыми и всё равно самыми неликвидными на всех невольничьих рынках мира рабами просто потому… что мы не рабы. Никак не получались из нас рабы, менталитет не тот. Беглецы получались, бунтовщики получались, разбойники получались, а рабы – ну никак.
Так что в одно жаркое утро я попросту вышел из лагеря, прошагал четыре километра до перекрёстка хайвеев и, встав на обочине, поднял большой палец, тем самым открыв в более, чем семитысячелетней , истории Южного Кипра новую страницу как первый на острове хитчхайкер.
Эххх, залллётные! Разззудись!!!

Но на сей раз, увы, не раззудилось. В асайлим-сервисе, сладко мне поулыбавшись и пообещав не оставить безобразия без внимания, лишь указали лагерной админисрации (именно так – на «администрации, а «админисрации) выполнять его, асайлим-сервиса, заказ выжить меня из лагеря более тонко, о каковом заказе я и начал догадываться как раз после этого моего первого визита в сервис.
Ннндааа, занесла ж меня нелёгкая на этот… обитаемый остров, подумал я, когда мои догадки полностью подтвердились.
А подтвердились они очень быстро, поскольку, стоило мне через какое-то время явиться в асайлим-сервис ещё раз всё с тем же вопросом – что это за хрень, на хрен (лагерные бляди ведь не унялись и не должны были уняться, раз уж приказ выжить меня на улицу пришёл, как я позже понял, с самого верха?), мне тут же сунули в нос явно заранее заготовленное предупреждение, что, поскольку де это я сам такой задира, поскольку типа сам на всех залупаюсь, то, ежели я ишо, мол, хоть разочек пикну сиречь вякну, меня выпиздят из лагеря незамедлительно (там так и было написано «immediately»), после чего им осталось только организовать, чтобы на меня под прикрытием лагерной админисрации (именно так – без буквы «т», от слова срать») зачали залупаться все лагерные ниггеры и арабы, чем все эти ниггеры и арабы с превеликой охотой занялись, дабы перед блядскими киприотскими властями выслужиться за чечевичную похлёбку. И пошло-поехало
Начали арабы с того, что потребовали от меня одеваться-раздеваться строго в душевой кабинке, как того, мол, требуют мусульманские правила, которые я типа раз я мусульманин, обязан соблюдать, в ответ на каковую тухлую предъяву я им популярно трёхэтажным матом на четырёх языках изложил, что для одевания-раздевания как раз и предназначена раздевалка-одевалка перед душевыми кабинками, во-первых; что клал я с большим прибором на их ёбнутые мусульманские правила (среди каковых, кстати, ни в коране, ни в шариате, ни в тарикате насчёт душевых кабинок не сказано и слова, так что не надо), которые в России ни один здравомыслящий мусульманин никогда в жизни не соблюдал, во=вторых; что я им не какой-то там ёбнутый араб, а русский, что мы, русские мужики, в бане всегда паримся все вместе и никто никого никогда не стесняется и что ежели оне, завидев голого мужика, зарумяниваются, как бабы, то, значит, они бабы есть, а раз так, пусть пиздуют в бабский душ , который вона, напротив, и там переодеваются на всякий случай тоже в душевых кабинках, но в бабских, в-третьих. Вот так и поступила на меня  администрацию лагеря первая коллективная жалоба арабов и ниггеров, каковых затем было наковырено вагон и маленькая тележка, что для арабско-негритосской лагерной пидарасни было совсем несложно, поскольку их в лагере насчитывалось примерно  полста рыл и все они были друг другу свидетелями, а русских там было ровно один человек – это я, и соответственно никаких свидетелей, которые могли бы свидетельствовать в мою пользу, там никогда не водилось. В связи со всем чем только что изложенным правительство Южного Кипра с его блядскими асайлим-сервисами уже довольно потирало руки, заранее празднуя полный успех всей операции, как вдруг у них на сём увлекательном дельце приключилась заминка.
С полной неожиданностью для мусорского киприотского менталитета в лагере вдруг стала формироваться молчаливая оппозиция даже среди моих самых ярых врагов – оппозиция, которая стала как-то… держаться особняком, сторониться своих же ёбнутых отморозков и избегать всех провокаций в отношении меня – не думаю, что они, молодые, откормленные и здоровенные арабята ниггерята, меня испугались, но в ходе и в процессе бесчисленного количества стычек, снова и снова опрокидывающих мирное течение лагерной жизни и создающих в лагере достаточно изнуряющую атмосферу, даже до их безмозглых ниггерско-араблядских мозгов наконец-то допёрло, что я, худенький и старенький доходяга-оборвыш, хоть меня убей, всё равно их дебильные требования выполнять не буду, что на каждое слово так и буду отвечать десятком оных, что переорать меня, в прошлом школьного учителя, надроченного безо всякого напряжения покрывать голосом любую ученическую свору, им ну совсем не по кишкам, а о том, что я зассу и отступлю, не приходится даже мечтать, что остановить меня можно, только меня убив, и что я, беженец, как ни крути, всё ж таки один из них, а не один из администраторских пидарасов и пидарасок, и что, вообще… им, чё, больше всех надо, что ли, ёпт?, да пошла вся эта лагерная пидарасня на хер, пусть она, коль скоро им надо меня выживать, сама за мной и гоняется по душевым и сортирам… в общем, в конце концов сама по себе сформировалась обстановка мирного вооружённого сосуществования и поток жалоб на меня во все сучьи официальные инстанции сучьего Кипра как-то незаметно увял, а с верхушкой шайки иранских персов, державшихся в лагере особняком и от негров, и от арабов, и державшихся всегда кучкой, готовых в любой миг прийти друг другу на помощь,  с которыми у меня ора на грани мордобоя со взаимным хватанием за грудки, поначалу тоже хватало, я, вообще, с полнейшей неожиданностью для себя вдруг подружился, в результате чего давать против меня какие бы то ни было показания и подавать против меня какие бы то ни было жалобы, персы отказались наотрез.
Пришлось пидорско-сучьему правительству Южного Кипра в лице евонного сучье-пидорского асайлим-сервиса в срочном порядке искать против меня иные методы и способы.

А я тем временем случайно (или Бог послал?) нашёл на ларнакском пляже крестик и сразу повесив его на шею, в таком виде демонстративно появился в лагере, отчего все эти ёбаные мусульмане едва не повалились прямо там, где стояли. Как кегли.
Тут ведь как – будучи теперь уже бывшим мусульманином, я хорошо знаю, что главная жизненная обязанность любого мусульманина, его долг перед аллахом – умножать количество правоверных на Земле. Любыми способами и методами, включая производство как можно большего потомства (вот откуда огромное количество детей в мусульманских семьях). Но как гласит обожаемый мною гениальный русский фольклор, любая палка всегда о двух концах: сим и… противоположным. В данном случае мы имеем дело со следующим противоположным концом – уменьшение количества мусульман на Земле суть страшнейшее для мусульманина преступление. А тут получилось, как мозгой и жопой ни крути, простейшее и очевиднейшее – все эти ёбаные лагерные мусульмане, выебав мне весь мозг своими дебильными требованиями соблюдать их дикие мусульманские правила, добились лишь того, что на Земле стало одним мусульманином меньше. В моем лице! И, главное, каким способом они этого добились – нарушив один из важнейших исламских постулатов – мусульманин не должен докучать окружающим. И особенно не должно докучать окружающим отправление мусульманских бытовых правил – например, ежли ты, долбоёб-муслим, заместа подтирания жопы туалетной бумагой, склонен, как баба во период менструального цикла, после каждого сранья подмываться из чайничка ( так называемого кумгана), не должно сию воду проливать на пол, а коли уж пролил, обязан после себя аккуратнейшим образом прибраться. В лагерном сортире же было просто невозможно подобраться к унитазу, не полу-утопнув в щедро сдобренных арабско-ниггерском гавном лужах, так что я с первого дня был вынужден усвоить печальную привычку хотя бы по малому делу ходить не в сортир, а в кустики до ветру, и как можно дальше от лагерных ворот. Всё остальное и прочее в прямом и переносном смысле дерьмо, наваленое правоверными по всему Кофиноу Кэмп и полностью противоречащее исламским постулатам, я тут перечислять не буду, скажу только, что вся эта дикость и вся эта мерзость достали меня очень быстро и, помноженные на бесконечные скандалы, привели к твёрдому, осмысленному и неукротимому решению принять настоящую Веру.
Веру в Бога. В настоящего.
И тут, надо же!, иду по пляжу и нахожу крестик… случайно? Или нет?
Ну, случайно или нет, а я  искренним облегчением и искренним чувством тут же его надел и громогласно провозгласил себя новообращённым христианином, причём, КАТОЛИКОМ (тут же напоказ осенив католическим – слева направо – крёстным знамением),  хотя, чтобы выслужиться перед блядскими киприотскими властями, политически и психологически выгоднее было бы принять православие – официальную государственную религию Южного Кипра, но… когда это я выслуживался перед блядскими властями? Перед какими-то бы ни было блядскими властями? Я, блллядь, жизнь положил за права и свободы человека, включая свободу совести и право на свободный выбор вероисповедания, был вынужден за мои принципы и идеалы, бросив всё, что имел, бежать из поганой путинский России, лишь бы не выслуживаться перед путинизмом, и сейчас зачну выслуживаться перед поганой южно-киприотской шайкой, блядям и бандюганам которой только рогов не хватает, чтобы приобрести полностью законченный, детерминированный, гармоничный и логичный скотинский внешний вид? Дудки!
Католицизм же меня всегда привлекал по весьма весомой причине – это единственная религия в мире, которая всегда (ВСЕГДА, на протяжении тысячелетий) умела держать в узде любые власти, не давая им обуреть от безнаказанности окончательно, католическую церковь испокон веку боялись и по сей день боятся проклятые короли, диктаторы, сатрапы и разные прочие президенты, и совсем не случайно РЕАЛЬНО демократические, РЕАЛЬНО либеральные страны в подавляющем большинстве своём именно католические, это проистекает из духа и сущности католицизма.
А православие что такое, прости, Господи? Путинская блядь в России и блядь властей всех остальных стран, где она, по несчастью, обосновалась.
Ну и, конечно же, для меня как поэта, писателя, публициста, журналиста и как просто искреннего ценителя и поклонника всего прекрасного, с пятилетнего возраста взапой читающего человека (до сих помню потрясение, которое испытал, научившись читать – Господи, передо мной открылся целый огромный новый прекрасный мир, так не похожий на узкий вонючий мирок мрачных быдлячьих кварталов уфимских окраин, в которых я родился и прожил пять лет, даже не подозревая, пока не научился читать, о существовании сказочной красоты другого мира) совсем не последним аргументом в пользу католичества было то, что католицизм создал и явил миру множество  талантливейших произведений всех жанров, включая литературный. Чего нельзя сказать ни об одной другой религии, увы.
Так что католиком я стал не абы как. А по зову чести, совести и души.
После чего осталась самая малость – пройти официальный обряд крещения. Просто… хрен знает почему.
И тут же – тоже случайно?, или всё-таки сам Бог действительно заботливо вёл меня по моему тернистому пути в святую католическую веру? – на том же ларнакском пляже, но уже немножко правее, если смотреть спереди, я разговорился с какими-то двумя вполне простого вида мужиками-итальянцами. Которые, как в ходе дальнейшей ленивой и неспешной беседы на белом песочке возле лазурного Средиземного моря под жгучим средиземным солнцем (тут морем по прямой до Африки всего сто километров, чтоб вы знали) выяснилось, что они как раз католические священники и как раз из Ватикана, и, к тому же (бывают же такие… «случайные совпадения»), состоят в Ордене Святой Инквизиции, которая, оказывается, никуда за прошедшие столетия не делась, а преспокойно существует себе дальше, искренним и преданным поклонником который я являюсь уже много лет (только не начинайте сразу, ладно? Если не знаете даже того, что за 400 лет своего неограниченного властвования Святая Инквизиция сожгла на кострах всего 32 тысячи человек… а сколько людей всего за два десятилетия насмерть замучено в путинских застенках при полной поддержке Русской Православной церкви Вам известно?, вот именно… так что лучше помалкивайте). Вот эти священники меня и покрестили. И посвятили  по моей дополнительной просьбе в рыцари Святой Инквизиции.
Так что, вот он я, перед Вами, русский князь, христианин-католик и рыцарь Ордена Святой Инквизиции Расуль Ягудин, прошу любить и жаловать.
Вернёмся, однако, к нашим ниггерско-арабско-киприотским баранам. Искали они искали новые методы и способы убийства меня и, разумеется, нашли – чего там?, трудно, что ли?, как выражался Макар Нагульнов «дурачье дело нехитрое»: на крохотной засранной сцене ныне погорелого (об этом ниже) концентрационного лагеря «Кофиноу Кэмп» появились близнецы.
Арабята-пидорята из Иордании Али и Хамза, которые, мол, тоже крещённые, но какой-то странной церковью «Анжелика», о каковой я до встречи с этими маленькими ублюдками никогда ничего не слышал, и которые, мол, бежали из Иордании в связи с преследованиями их властями за христианскую веру и реальной опасностью, в данной связи угрожающей их жизням… вот это вполне возможно, учитывая, что в  Иордании за исповедание христианства вполне официально, в полном соответствии с иорданскими законами, предусмотрена смертная казнь, а вы не знали?, я тоже не знал, пока не столкнулся с настоящим, не смягчённого варианта, как в России, исламом вплотную – в реальности, той самой – данной нам в ощущениях, но существующей независимо от них, диким, безумным, кровавым и, главное, лживым, как блядь-клофелинщица, на весь мир горлопанящим о своём тотальном миролюбии и своей вселенской толерантности и при этом уже почти два тысячелетия перманентно несущим миру лишь кровь и смерть. Как тут не вспомнить Салмана Рушди: «Ландшафт его стихов по-прежнему пустыня».
Но киприотской пидарасне и киприотскому блядву всегда и везде нужны именно такие люди. Чтоб собственные блудливые ручёнки не замарав, остаться в глазах мирового демократического сообщества чистенькими, каковая цель, благодаря, без ложной скромности, единолично мне, в данном непосредственном случае ими оказалась совершенно не достигнутой, но об этом опять же ниже, а пока вот они, два арабчёнка-пидорёнка, стоят передо мной, сладкими песенками втюхивая, что они изучают русский язык, и что они слышали, что я учитель русского языка и литературы (чем себя и выдали – я ведь диплом по всему лагерю не светил, лишь показал в асайлим-сервисе, который вообще-то разбалтывать служебную информацию на всех углах не склонен… если нет на то веских оснований в русле их свинячьих хитростей), и что они были бы счастливы стать моими самыми усердными учениками, за что с ещё бОльшим счастьем они помогут мне достичь полного совершенства в английском… таким вот никчёмным образом зазывая меня переселиться в их комнату – одну из лучших в лагере – тут они не соврали, комната (была) действительно одной из лучших, осталось только неясным, с чего это лагерное и асайлим-сервисовское блядво ни с того ни с сего вдруг забесплатно, без взяток и секс-услуг, поместило их в комнату, за которую промеж всех лагерных обитателей идет перманентная война, но тайна сия не велика есть – чтобы сим арабятам-ниггератам было легче заманить меня туды.
И я, не скрою, хоть и были их никчёмные деревенские хитрости и интриги передо мной как на ладони, всерьёз призадумался о переезде. С одной стороны, жил я тогда в двухместке, и сосед у меня был удобный, хоть и пидор-араб, как и все остальные, при этом двухметрового роста и при этом самый большой грязнуля в лагере, но ко мне он лишка с разговорами не лез (невыносимо, скажу, как на духу, для образованного человека поддерживать беседу с деревенскими «умниками», не имеющими даже четырёх классов советского образования), слушал себе сутками свою дикую завывающую арабскую музыку, охотно (если самому было много… чтобы не испортились без толку) делился со мной невесть как добытыми излишками лагерных харчей и угощал сигаретами по первой просьбе.
Но прятаться за его гигантской спиной до бесконечности было невозможно. Если я не соглашаюсь на приглашение пидоров-близнецов, ясен пень, что кипрятские вертухаи придумают что-нибудь ещё, а можно ли быть уверенным, что в следующий раз разводка будет столь же очевидной, как с этими двумя? Не ровен час, и на старуху случится проруха, и какое-нибудь следующее заманчивое предложение я приму за чистую монету. Не говоря уж о том, что английский они знают действительно хорошо, а мне английский позарез было нужно усовершенствовать. Не говоря также о том, что, зная их хитрожопые  намерения и планы, я, вне всяких сомнений, как-нибудь извернусь, чтобы поставить всю эту очередную блядскую катавасию себе на службу.