Интимная лирика. Князь Расуль Ягудин (Никосия, Южный Кипр). На нефранцузском языке

* * *
Прикручен вихрь веретеном
к ботфортам.
Мы здесь одни на кромке
большака.
Держа в прицельной раме
над Нокс-Фортом1
останки замогильного песка,
ты оглянулась,
щёлкнув каблуками,
и улыбаясь, сжмуривая глаз,
пробормотав: «А помнишь…
мы… на Каме?..», –
дослав патрон, навек забыла нас:
себя, меня и ветреные2 рощи,
раскрывшие, как крылья, лапы,
нас обняв…
Ну как же мне попроще
всё изложить?,
когда ты всхлипнув «раз!»,
уже переложила с этой скобки,
что над курком, пониже –
на курок
прозрачный палец,
выведя за скобки
всё то, что не могла, и я не мог.

* * *
Дерябнув чашку под конфетку,
я подхожу к тебе назад,
болтая чушь под кастаньетку
и всё смотря в тебя, как в ад,
неприспособленный для жизни
на нефранцузском языке.
Давай-ка вот на этой тризне
тебя со мною
под сакэ
оставшихся двух капель
в чашке,
с рукой в руке возле груди,
помянем ляжку возле ляжки,
что позабыты позади


* * *
Оправившись от страха
и смятенья,
взойдя опять на лезвие ножа
без признаков хулы и поношенья,
под звонкий ветр, упругий,
как вожжа,
давай же, ну, пойдём
по струнам тонких,
как волоски, и острых, как ножи3,
звенящих улиц, под ногами
звонких,
как ледяные синие межи
меж правыми и левыми,
как шпоры
разбрызгавшие,
словно хрусталя осколки,
эти блики на заборы,
уже почти что вовсе, вуаля!,
остывшие,
громадами штакетниц
склонённые на спины
след во след,
и под салют калибров4
и ракетниц
взойдём, как на утёс,
на тот рассвет,
костистый, угловатый,
непреклонный,
подставивший нам плечи и бока,
и как тогда, сиренево-зелёный5
на сапоге у самого мыска.

* * *
Пером пройдясь по левой сиське
(пером, которое перо6),
из шкапа вынув стопку «Плиски»
и кинув фишкой на зеро,
я долго глажу твои руки,
пугливые, как мордочки
детей зверёнышей,
от муки
стеклянно-ломкие очки
из рук, как мыльницы и рыбки,
роняя слёзоньками,
как подушки пёрышки,
три вшивки7
под вену вшивши,
вот –
вот так
к тебе вытягиваю спину,
трескливу из-за позвонков,
и плача, строго строю мину
вахтёрши Даши для звонков8
.
* * *
Не позже двух – у вас ведь с этим
строго –
закрыв рояль,
железный изнутри,
ты, восходя из этого порога,
зачем-то сообщила: «Скоро три».
И сдвинутая к кромке тракта
ветром,
натужливым, рыгающим огнём,
по лебеде,
где, всё гуляя фертом,
меня всегда встречала
день за днём,
как по реке,
закинув такелажем
худые руки
к шейным позвонкам,
как в парусах, в морозах,
чёрным пляжем,
как лебедой,
всё ходишь, ходишь
к нам с тобой,
ногтей, как лепестки, обломки
отряхивая с рук на Воркуту
и нервно сжав гармошкой пере-
понки,
как паруса, меж пальцев,
ноту «ту» всех поездов,
как песню затевая,
зачем-то всё же оглянулась в нас:
в меня, в себя,
всем телом закрывая
от нас с тобой,
оставшихся без нас.


* * *
Вы не давили на педали
мон шер ами, увы, увы,
(а значит, вряд ли и едва ли
возможно то, что если вы
бы даже отворили
ворота, двери и шлагбаум,
вас кто-то встретил бы, где были
он, я, она и этот даун
вчера, позавчера и прежде,
закончив промискуитет
в промокшей спермами одежде,
не допуская тет-а-тет…)
моргнув слезой на левой вежде,
из трав достав велосипед.

2016 год № 3 (92) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Д Е Т С К О Е
«Перезимуем», – буркнула ты
с ёлки,
виляя, как хвостом,
гирляндой вбок,
и вытянув полкнижки
с верхней полки,
как будто лапкой в рукавичке, бок
сухой ладошкой почесала, скинув,
как глобус, синий головной убор.
И я вздыхал по паре мандаринов,
в две рукавички всунув весь
сыр-бор,
и бросив мельтешить
вокруг притолки
и замирая, чуть дышал вблизи
тебя, как кошка, с верхней полки
вдруг спрыгнувший
в пылище и грязи.


* * *
Мы на крыльце точили лясы,
плюясь в репейник и лопух,
и кто-то щупал ваши мясы
почти с двенадцати до двух
и обсосав, как соски, титьки,
ушёл, стуча ногами в твердь.
И я, хлебнув стакан у Витьки,
ну, всё же, всё же вышел – ведь
ты там одна в траве, где росы
тобой пропахнут до утра,
всегда готовый все вопросы
решить – мол, так и так, пора
весны ли, осени,
всё время мешающая вам и мне –
опять ножами дует в темя
из вертикали на окне.


* * *
Настойка пахнет бормотухой, –
скосив на нос, сказал я ей,
глаза, и будучи под мухой,
ушёл, не верите?, ей-ей
из тёплых рук аж до балкона,
вцепившись, словно в леер, в тюль.
И в родниковом духе лона,
налив ещё по два буль-буль
всё ту же самую настойку
всё в те ж ладошки, всю её
всё ощущал и долго стойко
стоял спиной к ней,
ё-моё!


* * *
Поправив стёклышко на дужке,
под Марсельезу от Матье9
ты, натянув почти на ушки
сугробчик в видом канотье,10
всё ж дотанцуешь, может?,
поздно хотя,
косясь зрачком к кресту,
уж коли, Господи, так звёздно
над елями,
как будто ту навеки
милую игрушку,
меня забросив с утречка
и, тонким пальцем тронув дужку
очков без левого очка.11


* * *
Непостаревшая,
так дивна,
кругля глазёночки в нули,
вот ты,
кого так коллективно
мы все любили и ебли,
мелькнула бабочкой,
вся в рюшках,
оставив запах за собой
мочой, разбрызганных на ушках,
шанелей (ну, само собой),
и как последнее желанье,
роняя сперму из нутра,
ещё совсем одно свиданье
наобещала,
и с утра,
опав ресницами на щёчки,
пропахла дымом просто в дым,
как пахнут вербовые почки,
когда уже… тудым-сюдым
и май,
и ты, сверкнув лодыжкой,
всем, как всегда, не ко двору…
И я ползу по следу мышкой:
три дабл-ю, ты, точка, ру


* * *
Хлопнув пива по пол-ложки,
мы, не пьяные вообще,
вдоль парсека возле ножки
вашей –
стройной и… вообще,
прогулялись – это видно! –
аж до самого конца,
где, сказав «ах, как обидно»,
ты, ну просто без лица,
впёрлась носом прямо в гриву
разлохмаченной звезды,
и в сугробе бросив «Ниву»,
в крошке звёзд, Алла берды,12
как в сугробе, в этой крошке
увязая,
к нам от них
ходишь-ходишь по дорожке
с ложкой пива на троих.


* * *
Подранком,
с тела сыпя гроздья
чернявой крови, как шрапнель,
шаги печатая, как гвозди
из гвоздомёта,13
вдоль пастель-
но выглядящей рощи,
ты всё подходишь ближе,
всё неся,
гремя,
святые мощи…
Ну, вот – я изложил попроще
тебя, себя и то да сё.

*
[1] Вообще-то, Форт-Нокс. Это чтобы
никто не догадался.
[2] Именно ветреные сиречь несерьёз-
ные и безответственные.
[3] Мост в мусульманский рай пролегает
над адом, он тоньше волоса и острее лез-
вия меча.
[4] Калибр (военно-морск жарг.) – пуш-
ка.
[5] Примета – кто увидит зелёный луч на
заре, станет счастливым. Хотя, в основ-
ном, это касается вечерней зари.
[6] Т. е. перо в прямом смысле, а не в пе-
реносном. Не нож, не подумайте на меня.
[7] Вшивка (жарг.) – ампула для алкого-
ликов. Никогда не вшивал. Образ перво-
го лица литературно-художественный,
не я.
[8] В обязанности школьных вахтёрш
входит подача звонков с урока и на урок.
[9] Мирей Матье – французская певи-
ца, популярная в 70-х, подражала Эдит
Пиаф.
[10] Канотье – шляпа особого фасона,
непременный атрибут франтов 20-х.
[11] Она близорукая, поэтому беспер-
спективная биатлонистка. На огневом
рубеже пользуется очками без левой
линзы. Говорит, лично ей так легче при-
целиваться, а кому это не по нраву, мо-
жет двигать отсюда, она никого не дер-
жит.
[12] Алла берды (башк.) – Бог дал.
[13] Гвоздомёт – с молодых времён рабо-
ты на стройке моё собственное название
монтажного пистолета. Мне нрав