Этническая литература. Джурахон Маматов. (Катманду, Непал). Запах "Кензо"

--–
В ноябре неожиданно пошёл снег. Окрестности Рушана полностью покрылись снегом. Мне, тогда ещё студенту, нужно было ехать в Душанбе. Я каждый день ездил в Хорог, в надежде, что будет самолёт. Но каждый день мне говорили, что самолёта нет – нелётная погода. Отчаявшись я, в конце концов направился к хорогскому автовокзалу. На вокзале машин уже не было. Я тихо побрёл в сторону базара, где прямо у главного входа на базар стояли несколько пустых, частных РАФиков, и водители зазывали к себе пассажиров.
– Сегодня закрывается перевал, давайте быстрее. Если сегодня не уедете, застрянете надолго, – уговаривали водители. Отчасти они были правы. В ноябре, обычно перевал закрывается.
– Когда отправляешься? – спросил я немолодого уже водителя.
– Наберём ещё двух пассажиров, и поедем, – ответил он. – Давай садись.
Я сел на заднее сиденье, где ещё были два свободных места. Окна РАФика были запотевшими, от дыхания пассажиров. Я протёр боковое стекло и стал наблюдать за базаром. Прямо у крыльца базара сидела старенькая киргизка, то ли из Мургаба, то из Оша, и торговала зимними, зеленошкурыми дынями. Чуть левее неё, за столом, сидела женщина средних лет, в зелёном халате, и с памирскими джурабами. На столе у неё лежали сникерсы, марсы, жвачки, и ящики с минеральной водой "Памир". Какая-то девушка, не по сезону легко одетая, явно похожая на студентку, торговалась с ней. О чём они говорили было неслышно.
Но торговка что-то говорила, указывая рукой в нашу сторону, точнее на нашу машину. Несколько минут спустя, эта девушка подошла к нашему водителю, и спросила:
– Вы едете в Душанбе?
– Да, яхбиц (сестрёнка, по памирски), одно место осталось. Давай садись и сразу поедем, – обрадовался водитель.
– Саломолек, (здравствуйте, по памирски) – поздоровалась она с пассажирами, и села рядом со мной, где ещё было свободное место.
– Давайте собирайте деньги, заправимся бензином и поехали, – спешил водитель.
Нас пассажиров оказалось всего семь человек. Остальное место в машине занимали большие белые мешки, набитые сухим тутовником, картошкой и яблоками.
Рядом с нами на заднем сиденье сидели два молодых парня. Один из них был высокий и здоровый, с красным лицом, в черной спортивной шапочке. Другой чуть меньше, в зелёной камуфлированной куртке, явно купленной у какого ни будь пограничника. На переднем сиденье, прямо у мешков сидела бабулька, которая ехала в Душанбе , к дочери. И ещё двое мужчин, скорее пожилые, чем молодые сидели рядом, перед нами.
Было очень холодно, поэтому мы быстренько собрали деньги, и передали водителю. Он тронулся с места. Со словами:
– Бисмиллоху рахмону рахим! (именем Аллаха, Милостивого и Милосерднейшего, арабский язык) Ё Али мадад! Хоть бы перевал не закрылся. – Через некоторое время, мы доехали до висячего моста, переброшенного через шумную речку, в сторону хорогской больницы. У моста стоял бензовоз. Там мы и заправились.
– А, шофир, ту мошин печка кор на кихто? (Эй, шофер, а печка в твоей машине не работает, что ли?) – забеспокоилась бабулька.
– Э, мумик, шич гирса, мотор гал каш нист (Бабулька, сейчас, подожди, мотор ещё не разогрелся), – ответил водитель, не оборачиваясь назад.
Как всегда, когда пассажиры ещё не перезнакомились, все ехали молча.
Панорама за окном машины была величественная. Мы ехали вдоль реки Пяндж, и высоченные горы на афганской стороне были густо покрыты снегом. Погода была пасмурной, и вершины гор утопали в тёмных облаках. По пути нам встречались редкие, встречные машины, возвращающиеся из Душанбе. Наш водитель с интересом справлялся у них:
– А вирод, перевал гал это? (Эй, брат, перевал ещё открыт?)
– Биёр, гал эт вуд, нур нафамум... (Вчера, ещё был открыт, сегодня не знаю)-отвечали встречные водители.
Так мы ехали долго. Пожилые мужики и бабулька разговорились. Бабулька, сокрушалась, как всё стало дорого и в Душанбе, и в Хороге. Что она вынуждена везти дочери картошку и тутовник из Хорога. Мужики соглашались, и тоже рассказывали свои истории, о сыновьях работающих в России, о ментах и скинхедах (будь они не ладны), мучающих таджиков, и отбирающих у них последние копейки.
Лишь девушка, рядом со мной, ехала молча. Она изредка улыбалась шуткам бабульки и стариков, но в разговор не вмешивалась. Когда мы проехали ванджский мост, она достала небольшую книжечку, и начала читать. Я взглянул на обложку и прочитал: "Алхимик", Паоло Коэльо. Я знал эту книгу почти наизусть.
Честно говоря, я удивился. В наше время очень мало читают. Да, ещё тут, среди диких гор и экономической разрухи, когда люди думают лишь о хлебе насущном, рядом со мной, в затерянной среди снегов машине, сидит девушка, и читает самого модного в те времена, бразильского писателя – Паоло Коэльо. Парни, которые сидели рядом с девушкой, с правой стороны, начали грубо подшучивать над ней.
– Ты, что девушка муалима или профессор? – то ли шутил, то ли издевался парень с красным лицом
– Нет она академик, – поддерживал его другой, в военной куртке.
Девушка лишь взглядом отвечала им, в котором читалось: "Пожалуйста, отстаньте от меня". Парни на немного умолкали, затем опять начинали придираться к ней. Меня это стало раздражать. Я тоже несколько раз неодобрительно взглянул в их сторону. (А может, я тогда уже начинал ревновать?).
Девушка заметила мои угрожающие взгляды в сторону парней, и глазами, молча выразила, благодарность, слегка улыбнувшись мне. И тут я впервые обратил внимание на её лицо и глаза. А глаза у неё были просто восхитительные: большие, голубые и очень выразительные. Лицо у неё было славянского типа, что очень часто встречается на Памире, но с тонкими восточными линиями. Из следов косметики, на её лице, я заметил только тушь на ресницах и слегка крашеные, чувственные губы. А волосы были совершенно русые, даже, можно сказать, рыжеватые. Её большие, золотистые серёжки, почти сливались с цветом волос.
Уже вечерело, когда мы доехали до Калаи Хумба.
– Быстренько поужинайте, и поедем дальше, надо спешить, перевал закроется – торопил нас водитель.
Когда открыли дверцу машины, нам сразу в лицо ударил холодный ветер Дарваза. Из машины вышли бабулька со стариками и эти двое молодых парней.
– А ты, что, свою книжку будешт есть? – грубо пошутил парень с красным лицом.
Девушка ничего не ответила.
– Тебе что нибудь принести? – осторожно спросил я девушку.
– Нет, спасибо, ничего не надо, – спокойно ответила девушка.
Я тоже вышел на улицу. На всей улице горела всего одна лампочка, возле столовой. Повар, дарвазец, сказал, что остался, только, плов без мяса и шурпа.
Я заказал плова без мяса, лепёшки и горячего чая, – и присел к старикам с бабулькой.
Они все заказали шурпу, накрошили туда лепёшек и стали торопливо есть.
Парни сели за соседний стол. И тоже заказали шурпу, чакку (кислое, процеженное молоко) и лепёшек.
– Водка надори, бародар (Брат, водки нет)? – громко спросил парень с красным лицом
Повар тут же принёс фарфоровый чайник водки и поставил перед парнями. Они налили себе по полной пиалке водки, и чокнувшись вдвоём выпили. При этом, высокий парень, взглянув в нашу сторону, и приподняв пиалку, произнёс:
– За перевал! Пусть он всегда будет открытым.
Пожелания, у парней, конечно были благие, но поведение их было отвратительным.
Я подошёл к буфетчику, и спросил, есть ли у него "Кока-Кола" в маленьких стеклянных бутылочках. Оказалось есть. Я купил одну бутылочку, вылил колу в пустую косушку, и попросил буфетчика, налить в бутылочку кипятка. Он, с удивлением глядя на меня, налил кипяток в бутылочку. Я закупорил бутылочку той же пробкой, положил её в карман куртки и направился в сторону машины. Девушка спала, прислонившись к спинке переднего сидения. Я не стал её будить. Пройти к своему месту я не мог, поэтому присел на место краснолицего парня. От скрипа сиденья девушка проснулась, и извиняясь пропустила меня к моему месту.
– Попей, хотя бы, кипяток, пока он не остыл, – предложил я ей бутылочку.
– Спасибо, – спокойно ответила она, и удивлённо глядя мне прямо в глаза, медленно взяла бутылочку. "Какие, у неё, наивно красивые глаза, бывют же такие девушки", подумал я
– У меня есть "Сникерс", хочешь, – предложила она. – На базаре купила, перед отъездом.
– Спасибо, ешь сама, я уже поел.
Она маленькими кусочками откусывала "Сникерс", и запивала кипятком.
– Книгу свою уже прочитала? – поинтересовался я.
– Нет, только до половины дошла. Что-то в сон клонит, да и темно уже стало.
– Хочешь, расскажу, что будет дальше с пастушком, с Сантьяго? Найдёт ли он клад? И про Мельхиседека расскажу. Встретит ли Сантьяго снова Фатиму?
– А ты что, уже читал эту книгу? – заинтересовалась она
– Да, даже несколько раз, – ответил я
В это время открылась дверца машины. Это были старички и бабулька. Молодых парней всё ещё не было. Затем подошёл водитель, сель за руль, и начал сигналить, чтобы парни побыстрее сели в машину.
Через некоторое время парни подошли. Краснолицый был совершенно пьян, но держался на ногах.
– Поехали, – заорал он ещё не садясь в машину.
Девушка невольно прижалась ко мне, и с немой просьбой посмотрела мне в глаза.
– Зафар, да держись ты на ногах, – просил друга парень в камуфляжной куртке (ага, краснолицего, значит зовут Зафар).
– Аз Бадахшонуме, ороми чонуме, – начал орать песню Зафар
Я догадался, что дальнейшая наша поездка будет не совсем спокойной.
Я предложил девушке поменяться местами, чтобы мне оказаться между ней и Зафаром.. Она с удовольствием согласилась. Парни сели, на свои места, но Зафар никак не хотел успокаиваться. Продолжал орать песни, и размахивать руками. Мои догадки оправдались. Он нагло стал приставать к девушке. Старики старались успокоить его, но он был совершенно пьян. А что возьмёшь с пьяного, кроме анализов.
– Да проститутка она, все они проститутки, эти студентки, – начал кричать пьянчуга.
Потихоньку и моему терпению приходил конец. Я несколько раз пытался остановить его протянутые к девушке руки. Он с удивлением смотрел на меня с широко открытыми глазами, как будто видел меня впервые. Руки парня были тяжелы, как и он сам, но он как и все пьяные был совершенно неуклюж. Вдруг, неожиданно он ударил девушку, я не успел остановить его руку. Удар пришёлся в правое плечо, ближе к груди. Она тихо заплакала. Старики стали, корить и успокаивать пьяного.
– Останови машину, пожалуйста, – попросил я шофера. – Выйдем, парень, на улицу.
– Ты чё меня пугаешь? Щась и тебя размажу по машине, – не унимался он.
– Пошли, на улице покажешь, как ты умеешь размазывать.
– Пошли, смельчак. Ты меня даже рассмешил, друг, – уверенно добавил он, и стал казаться , вроде бы, трезвым.
Бабулька пыталась остановить нас. А старики с одобрением смотрели на меня, как бы поддерживая меня и взглядами говоря: "иди, поговори с ним"
Мы вышли из машины. Снаружи было холодно, и шёл мелкий снег. Было темновато, и трудно было определить местность, но кажется, это был один из серпантинов, недалеко от Калаи Хумбского, пограничного поста.
Мы отошли от машины, и тут я понял, что по весовым категориям, мы с ним совершенно разные. Он был огромен, как медведь. Я, кажется, даже чуть пожалел, что ввязался в это дело.
– Слушай, у тебя сестры есть, мать есть? Как бы ты себя почувствовал, если и к ним относились так же, как относишься к этой девушке ты, – начал я разговор с мирных уговоров.
– Ты, что, будешь меня учить, как мне жить, салабон? – сверкая глазами, и толкнул меня в грудь. Он был явно уверен в своей силе, так ведут себя только уверенные в себе люди. Я чуть не упал на снег. Вдобавок, он ногой, очень больно ударил меня под колено. И противно ухмыляясь, добавил:
– Сам напросился, защитничек, сидел бы и помалкивал...

Дорогой мой читатель, здесь, мне, необходимо сделать не большое отступление. Прямо перед развалом СССР, меня призвали в армию, и я попал на службу в элитный авиационный полк, на Украине. Я был механиком самолёта. Как то перед Днём Победы, в полку, захотели организовать чемпионат полка по боксу. У нас в полку профессиональных боксеров не было, и все выступающие были совершенные дилетанты в боксе, впрочем, как и я. Как то, мой командир, капитан Нефедов, увидел на дверце моей тумбочки фотографию Майка Тайсона, которую честно говоря, не знаю кто и приклеил.
– Увлекаешься боксом? -спросил меня капитан.
– Ни как нет, товарищ капитан, никогда боксом не занимался, – отчеканил я
– Ты ведь из Памира, горец, а горцы народ крепкий, давай поддержи честь роты, и поучаствуй на соревнованиях.
– Да, я из Памира, товарищ капитан, но я никогда и перчаток то не надевал на руки, – сопротивлялся я.
– Ничего, у нас есть хороший спортивный инструктор, он тебя, быстренько подготовит, – уговаривал он меня. – Я тебя освобождаю от технических занятий, иди к старшему лейтенанту Богданову, это приказ, – сурово закончил он.
Я отправился к старшему лейтенанту Богданову, и всё ему объяснил.
– Пошли в спортзал, – без промедления скомандовал он. И тут я впервые надел боксёрские перчатки, и сделал первый удар по "груше".
– Так, силёнки, у тебя парень, есть, только нужно их направить по нужному вектору, – подбадривал он меня.
– Ты, левша или правша? – спросил он меня перед занятиями.
– Не знаю
– Сейчас проверим, ударь сначала правой, а потом левой, по "груше". Я всё исполнил, как он и сказал.
– Так, повтори, ещё разочек.
– Ты парень, левша, оказывается. И это, тоже, нам на руку, – обрадовался он. – Завтра начинаем тренировки.
Это был конец февраля. До Дня Победы ещё было почти три месяца. И я каждый день начал ходить на тренировки, где старший лейтенант Богданов, ставил мне удары
– Джура, тебе достаточно выучить два удара: хук слева, потому что ты левша, и апперкот (удар снизу) правой рукой, и один защитный блок. Больше ничего не надо. – Всё это нужно отработать до автоматизма.
Так начались изнурительные тренировки, описание которых я опушу, дорогой читатель, чтобы не наскучить тебе.
И так ко Дню Победы, я сбросил три килограмма, и перешёл в категорию среднего веса, где конкурентом у меня был Вася Горелов, крепкий парень, из седьмой роты.
Пропущу и то, что в день соревнований наша рота набрала максимум очков и мы оказались победителями. Но, на этом моя одиссея не закончилась. Меня стали посылать защищать честь, не только нашей части, нашего полка, но и округа, по разным соревнованиям. Старший лейтенант Богданов больше меня не тренировал, и я кроме хука слева и апперкота, больше ничего, на ринге, и не умел делать. Но зато и хук и апперкот у меня были отработаны, почти до совершенства.
И в ту зимнюю ночь, на перевале, когда Зафар, нагло толкнул меня в грудь и больно лягнул под колено, я послал тысячи благодарений старшему лейтенанту Богданову, за его бескорыстные уроки бокса.
Зафар, подняв свой огромный кулак, приготовился к ещё одному удару. Я успел подставить блок, и молниеносно совершил хук с лева, и апперкот снизу, правой рукой. Огромный Зафар, аж подпрыгнул с места, и упал на снег как мешок с дерьмом. Некоторое время он молчал (возможно был в нокауте), потом начал стонать, чему я, честно говоря очень обрадовался. Я присел к нему, и спросил:
– Так, всё таки у тебя есть сестры, или мать?
Он не мог разговаривать, а лишь мычал.
Я взял пригоршню снега, и протёр ему лицо. Он начал приходит в себя. Через минуту, он с трудом встал на ноги, и молча направился в сторону машины.
Я тоже протёр себе лицо снегом, и последовал за ним. Когда я подошёл к машине, он уже сидел рядом со своим другом.
Я прошёл на своё место, и сел рядом с девушкой.
Потихоньку, что то бормоча себе под нос, Зафар заснул. Не стоит описывать, что все пассажиры несказанно обрадовались этому обстоятельству.
За окном была тёмная ночь, и я чувствовал некоторые угрызения совести, что ударил пьяного человека. Но никакого сожаления не было. По другому он не понимал. Есть такие, очень примитивно мыслящие люди. Они понимают только язык силы. И Зафар, наверное, был из таких примитивных типов. Был бы у него разум, можно было бы до него достучаться... А, если вместо разума, сплошная агрессия... Нет, сожаления, я не чувствовал.
После Калаи Хумба, машина медленно начала подниматься к перевалу. Всем хотелось спать.
Я протёр запотевшее окно, за окном шёл густой снег. Мимо окна, завихряясь, пролетали крупные снежинки. А в салоне машины было приятно тепло...
Девушка тоже начала медленно клонить голову, то влево, то вправо, а положить голову мне на плечо она стеснялась.
– Прислонись ко мне, и спокойно поспи, – ободрил я её. Она стесняясь прислонилась и мгновенно заснула. Я почувствовал запах её духов, и безошибочно определил, что это был запах "Кензо", Я долго не мог заснуть, но в конце концов заснул и я. И проснулся от того, что почувствовал, что кто то сжимает мои пальцы. Это была ладонь девушки.
– Спасибо,– тихо прошептала она. В её глазах стояли слёзы
– Да, не за что, не плачь, он тебя больше не тронет, давай спи.
В машине была полная тишина. Старики и бабулька, мирно спали прислонившись к своим мешкам с картошкой и яблоками. Лишь водитель время от времени останавливал машину, и протирал себе лицо снегом, и ехал дальше. Так мы и ехали, то просыпаясь, то засыпая. Явь и сон перемешались. Мне казалось, что я вижу сон. Что девушка сидящая в машине это Фатима из "Алхимика", которая едет к Сантьяго. А за рулём машины сидит сам Мельхиседек, и часто повторяет:
– Если ты сильно-сильно захочешь чего ни будь, то сама Вселенная будет способствовать тебе в этом...
Перевал оказался открытым. Мы даже и не заметили, как перевалили за перевал, за Хабу Рабат. Наши паспорта были у водителя, и все вопросы, с постами он решал сам. На рассвете мы оказались в живописной Тавиль Даре. Мы остановились, у какой то дорожной чайханы, накрытой синей ООНовской палаткой, где был установлен задымленный самовар, в котором, уже, кипела вода. Чай нам заварила девочка-подросток с зелёными глазами, и принесла горяченьких лепёшек. Мы умылись и позавтракали. Никто не вспоминал о ночном инциденте. Как будто его и не было. Зафар и его друг вообще не смотрели на нас и не разговаривали с нами.
Девушка подошла к бабульке, и они о чем-то пошептались, затем вместе на короткое время исчезли.
Позавтракав, мы снова сели по своим местам, и поехали дальше.
Когда мы приехали в Душанбе, машина остановилась возле Цирка. В Душанбе шёл мелкий ноябрьский дождь. Мы все вышли из машины. Старики и бабулька тепло, со всеми, попрощались и стали загружать свои мешки в поджидавшую их машину. В этот момент ко мне сзади подошёл Зафар,и тихо спросил:
– Ты кто, военный что ли?
– Да, – коротко ответил я, прямо глядя ему в лицо. Хотелось добавить, "бывший военный", но ничего не сказал.
– Извини, если что, – добавил он. Этого я от него не ожидал.
– Ладно, проехали, у девушки попроси извинения, – ответил я
– Уже попросил, ещё в Тавиль Даре.
Девушка, стояла у остановки, явно ожидая конца нашего разговора. Я подошёл к ней, попрощаться.
– Как тебя, хоть зовут, двое суток ехали вместе, так и не назвалась
– А ты, и не спросил, -улыбнулась она, обнажая ровный ряд белоснежных зубов. – А тебя самого, случайно не Робин Гудом зовут, – заулыбалась она снова.
– Меня зовут Джура, – коротко ответил я..
– А я Амина. После завтра улетаю в Москву, я там учусь.
– Ну, счастливого пути, – добавил я.
Но, мы не спешили расставаться, ожидая, чего то главного, важного, может быть самого главного в жизни...
Тут подъехала полупустая маршрутка, и все кто были на остановке, уместились в ней. На остановке остались я и Амина, больше никого.
– Это была моя маршрутка, номер один – грустно сказала Амина, и почему то заплакала. Потом, еле заметно прислонила голову мне на плечо, и со слезами в голосе, тихо прошептала:
– Я замужем.
Я молча погладил её рыжеватые волосы, которые уже промокли от мелко моросящего дождя. От неё пахло духами "Кензо".
Мы стояли на пустой остановке, и безмолвно смотрели друг другу в глаза. Слёзы ручьём катились из её глаз, и чёрные дорожки туши, текли по её щекам, и перепрыгивая через её красивые губы, бежали по её нежному подбородку, а от туда капали ей на грудь. Она не могла их остановить.
Тут подъехала другая маршрутка, и она, грустно произнесла "до свидания", затем резко направилась к маршрутке, и села на переднее сиденье. Машина резво отъехала, унося Амину, в неизвестность. Я успел посмотреть номер, это была не её маршрутка...

Иногда, меня спрашивают: "какие, у тебя самые любимые духи?". И я неизменно отвечаю: "Кензо", хотя раньше я был к ним совершенно равнодушен... Это всё, что осталось, со мной, от Амины...запах "Кензо"...