Философия. Никита Андреев (Орел, Россия). Под тяжестью невесомого

Еще вчера днем меня согревало внутреннее переживание моей любви. Моей и больше ничьей, такой, которой не было до сих пор и не будет больше никогда. Любовь уникальнее отпечатков пальцев – они у нас одни на всю жизнь, а любовь мы можем испытать сколько угодно раз.
Еще вчера вечером меня наполняло разочарование, чувство уходящего лета, чувство, которое испытываешь, когда заканчивается музыка, которую ты больше не услышишь– ты помнишь, как она начиналась, ты смутно вспоминаешь вариации мелодии и где-то в груди что-то сжимается, как будто какая-то эмоциональная мышца пытается удержать то, что нематериально.
А сегодня после пробуждения осталась только пустота, холодное ощущение свободного одиночества.

Любовь зарождается в пустоте. Где-то у тебя внутри освобождается место, которое когда-то занимал образ другого человека – время, мысли, чувства, физическое пространство, преданность тела – все это освобождается и одновременно пустеет. Ты можешь пытаться заполнить эту пустоту кем-то другим, но искусственные чувства тлеют также быстро, как и ненатуральные продукты.
А потом совершенно неожиданно ты встречаешь того, кого ты даже не мог себе представить. Встреча с ней похожа на звонкий удар капельки по глади воды. Она выходит из коридора и все, что ты знал о ней до сих пор – ее имя – раскрывается как цветок, пропитываясь естественной женственностью ее движений, пряной сладостью ее голоса, неповторимой выразительностью ее мимики. Ваши первые разговоры формальны или светски, но над чередой смыслов, слегка касаясь верхних краев слов, струится ее взгляд – мягкий и спокойный – она слушает тебя – оценивающий и отдаленный – вот он скользнул сверху вниз по твоей одежде и снова смешался с твоим – ищущий и немного потерянный – вот где-то над тобой он зацепился за кончики твоих волос. Иногда, отрываясь от ее ресниц, он берет с собой улыбку, ловя ее на уголках рта. Ты помнишь, как это начиналось.

В пустоте, под разрядами ее случайных прикосновений связывается атмосфера – как смесь летучих веществ, которая когда-то дала жизнь всему, что есть на Земле, каждой известной и еще не найденной форме жизни – она дает начало всему, что ты испытаешь и скажешь. И ты испытываешь и говоришь.
Как и у земной атмосферы есть границы, так и ты выпускаешь наружу лишь толику того, что на самом деле происходит внутри. А внутри – ни горькое страдание и не слепое счастье, там красота уникальности, соразмерность колебаний и равновесия. Эту хрупкую атмосферу легко загрязнить выхлопами ревности, но даже она проходит, когда ты видишь ее. Видишь и думаешь: «Какой смысл имеет гнев, если в мире есть такая красота». Ты можешь не понимать ее решений, ты можешь быть удивлен или даже раздражен. Но ты любишь ее. Любишь с открытыми глазами, пытаясь понять и научиться предсказывать.
Ты не можешь прикоснуться к ней – с каждым твоим прикосновением ее тело напрягается, теплая кожа мгновенно становится холоднее, а если ты прикасаешься к ее руке, то ее пальцы – гибкие и подвижные на клавиатуре – становятся безжизненными. «Мы не ждали тебя» – говорят ее пальцы – «уходи». Единственное, чем ты можешь дотянуться до нее – это твои слова и интонации. Каждый раз ты стараешься найти правильное сочетание. Найдя его в комплементе ты слышишь ее звонкий смех – она испытывает радость, переживает удовольствие – и ты сохраняешь эти слова в списке своих маленьких побед, чтобы не повторять их больше никогда и ни с кем. Слова, которые ты сказал или написал ей, только ей и принадлежат.

И вот однажды она требует от тебя совсем других слов. Атмосфера твоего чувства вырвалась за пределы притяжения твоей сдержанности. Ты не лгал ей, ты просто не говорил всей правды. Уже несколько раз ты был готов сказать, слова бились в границу сознания, застывали в невидимых движениях языка и разбивались о сжатые зубы. Ты молчал – не сейчас, сейчас не время. Ты все время знал, что скажешь, но откладывал это до момента, когда у тебя появится уверенность на годы вперед, собственный дом, доход и прочие материальные знаки, которые отличают мужчину от мальчика. Ты никогда не был уверен, что она сможет любить тебя, и все равно готовился сказать. Ты ждал, был терпелив, чудовищно сдержан, ты лишал себя свободы, которая могла бы тебя погубить. Оказавшись вынужденной, эта свобода разрушила все, что ты строил до сих пор, когда ты был к ней совсем не готов.
Разрушила для нее, но вроде бы не для тебя. Она требовала от тебя слов, которых у тебя не было. Она строго провела границу между любовью и дружбой и потребовала от тебя найти себя по одну из сторон. Ты не смог, да особо и не хотел. Этой границы просто нет. Она искусственна. Слова нематериальны, они легче ароматов. Если кто-то не знает, где находится страна, в которой ты родился и вырос, ты можешь быстро ответить, назвав страны, с которыми она граничит. Любовь невозможно обозначить координатами, она ускользнет даже от самых метких слов.
Чувство, которое ты запер внутри себя, анализировал с самого его начала в течение долгих двух лет, оказалось сложнее, чем ты думал. Вначале ты пытался подавить его, выморить эмоциональным голодом, но оно выжило. Ты открыл дверь и ждал, пока оно уйдет, но оно осталось. И ты принял его как часть себя. Оно давало тебе вдохновение и силы делать то, чего бы ты не сделал, может быть, никогда. Ты справлялся с холодом, усталостью и тяжестью физических грузов, ты открывал и развивал новое и лучшее в себе, каждый день ты старался сделать хотя бы маленький шаг к вершине, на которой ты видел ее, чтобы пойти ни позади, ни впереди, а рядом. Но чувство требовало кое-что взамен. Имя.
Ты перебрал тысячи слов, уменьшив их число до десятков. Долгие часы, дни, месяцы ты искал сочетание этих слов, но каждый раз, когда ты их произносил – вслух перед зеркалом; вслух, глядя в ночное небо; про себя, глядя в никуда и видя ее перед собой – они рассыпались как необожженная глина. Ты не хотел давать ему одно имя – имя, которым это чувство называли миллионы людей до тебя и будут называть после, имя, уставшее от злоупотреблений для однократного траха; уставшее от желания людей жертвовать собой и делать других обязанными; уставшее от людей, стремящихся своей заботой делать других инвалидами. Работая, ты мог поднимать почти любой вес, но ты сломался под тяжестью невесомого. Перебрав тьму слов ты не смог описать свое чувство ни одним из них, ни их самыми рафинированными сочетаниями. А сейчас, видя, как оно умирает, ты даешь ему имя, которого до сих пор избегал. Даешь его, потому что только теперь осознал, что именно оно было единственным и самым подходящим – миллионы людей шагнули назад в тень, дав тебе наполнить растиражированное ими слово своим, только своим содержанием – называешь, потому что по-другому будет уже не честно. Оно в последний раз наливается всеми красками, звуками, ароматами и ощущениями кожи и мышц, которые составляли его до сих пор, чтобы ты запомнил его и его имя. Любовь. Твоя и больше ничья.