Социалистический реализм. Валерий Зубов (г. Семей, Казахстан). Старший брат

— Сынок, Таня с Леной проснутся, ты вскипяти им молоко. И покорми, — напутствовала его мама, уходя на работу.
К этим обязанностям он уже настолько привык, что слова матери прозвучали для него как обыденность.
Валька учился во втором классе, во вторую смену. Выучив уроки, он подмёл на кухне пол и, как самый старший из присутствующих дома, взялся исполнять поручение.
Уже проснулась шестилетняя Танечка. А трёхлетняя Елена, по всей видимости, ещё спала. Так как её голос пока что не тренькнул — по крайней мере, Валька его не слышал.
В середине шестидесятых ещё повсюду использовались керогазы. Это такое устройство, которое, поглощая керосин, как машины бензин, довольно сносно и быстро позволяло готовить еду. Правда, воняло от устройства основательно, но другого изобретения пока, увы, не было. Валька, поднеся спичку, разжёг керогаз и поставил на конфорку алюминиевую кастрюлю с молоком.
В неё как раз входило три литра. И мама всегда его кипятила для того, чтобы оно не прокисало. Даже, несмотря на то, что её дети, которые уже выросли из ползунков, кипячёное молоко не любили и даже не переносили его на дух. И брезговали им, когда в нём плавала пенка. Зато пенку обожала Лена, самая пока младшая сестрёнка Вальки. Поэтому-то всю пенку отдавали ей и всегда отворачивались, когда она, причмокивая, уплетала её, будто это было малиновое варенье! Иногда детишки специально не кипятили молоко, оправдываясь, что забыли это сделать. Но обман чаще всего не проходил. Тогда им попадало, а иногда — нет. Смотря, какое настроение было у их мамы.
Была, правда, веская причина, почему молоко надо было кипятить: у их семьи не было холодильника. Впрочем, как и у многих в то время. Зато из прокисшего молока получалась простокваша. А вот её, простоквашу, все без исключения обожали! Ради преобразования молока в простоквашу можно было перетерпеть и подзатыльник, а то и два. Правда, тогда без молока оставалась Лена, что было не по-братски. Потому что в простокваше она не разбиралась. Не понимала её вкуса своим ещё детским умом, поэтому-то наотрез отказывалась кушать, выплёвывая «деликатес» в разные стороны. Это был протест, и этим она овладела ещё с ползунков — такая вот сестрёнка у них уродилась!..
Когда закипело молоко, а это, как всегда, произошло неожиданно, и поплыло через край, Валька настолько испугался, что оно выбежит всё, до капельки, что не сообразил отключить керогаз, а схватился за ручки кастрюли и понёс её, чтобы поставить на кухонный стол. Он почти донёс до стола, да пальцы настолько жгло, что они сами разжались, выпустив кастрюлю. Та приземлилась на его правую ступню, а по пути, начиная с колена, обильно полила вскипевшим молоком его оголённую ногу.
Боль он почувствовал одновременно с мыслями, которые хлынули в его голову и были не менее болезненными. Сначала возникла мама, которая непременно спросит с него за безответственность, затем Лена, оставшаяся без еды, и только потом усилилась и стала ощущаться она, будто эта страшная боль явилась с другой планеты. И начала тыкаться во все мыслимые и немыслимые места.
Таня, вбежав в кухню, сначала обняла брата, а затем уже с криком побежала к соседям. Валька никогда не понимал, почему девчонкам в подобных ситуациях всегда обязательно надо кричать или визжать. Как будто от этого что-то изменится к лучшему!
Оказавшаяся дома тётя Дуся, припадая на костылёк, принесла какое-то жидкое масло и стала лить на его ногу, приговаривая:
— Соколик ты мой, что ж ты так? Потерпи, родненький!.. Сейчас тебе будет легче…
Легче не стало. Чтобы уменьшить боль, он решил охлаждать ногу потоком воздуха. Валька проковылял в комнату девочек, у которых кровати стояли спинками друг к другу, но на некотором расстоянии. Его вполне хватало: получилось подобие брусьев. Он начал делать махи ногой, на которой уже начали появляться большие безобразные водяные пузыри.
Валька не плакал, считая себя взрослым. И не так страдал от боли, сколько из-за того, что подвёл мать, которая доверила ему маленьких сестрёнок, а он их даже не накормил.
«Скорая» приехала быстро. В больнице ему наложили повязку и отпустили домой.
К вечеру вся многочисленная семья была в сборе. Однако его все оберегали, жалели и совсем не ругали. Ни капельки…
А позже, когда доктор срезал ему пузыри, Валька, обращаясь к нему, с грустью сказал:
— Доктор, вы знаете, а я понял одну, как говорит моя учительница, прописную истину. Завтра, конечно, может и не такое случиться, как эти ожоги с пузырями, что-то ещё больнее, если мои действия будут опережать мои мысли!..
Доктор, удивившись, попросил этого, как он считал, несмышлёныша повторить только что услышанное…