Маргинальная литература. Сергей Герман (Бонн, Германия). Фраер (прод.)

Продолжение.
Начало в № 90.

После лагеря, с его относительной свободой,
вновь оказаться в душной, воняющей парашей
и капустной баландой, камере было смертельно
тоскливо.
Серые бетонные стены камеры наводили тоску.
Однообразие сводило с ума.
Каждое утро, в 6 часов, подъём. В 7 часов — за-
втрак. Откидывалась кормушка, и через неё в мя-
тых алюминиевых тарелках подавались баланда.
Режим и питание во всех тюрьмах одни и те же.
Перловая каша или мутная баланда из рыбьих го-
лов. Вместо десерта чай – хозяйка со вкусом по-
ловой тряпки.
Через ту же кормушку дежурный фельдшер
ставил диагноз и выдавал всем больным одина-
ковые таблетки.
* * *
Это общеизвестный факт, что на тропу престу-
плений мужчины часто становятся именно из-за
женщин. Любовные истории очень часто закан-
чиваются тюрьмой.
Маргинальная
литература
Я познакомился с Леной на работе. Зашёл в от-
дел кадров оформлять документы и потерял го-
лову.
Она не была красавицей, но у неё совершенно по
особенному пахли волосы, кожа. Как-то иначе све-
тились глаза. Была совершенно иная походка, чем
у других женщин. Короче, совпали обе половинки
одного целого. Она была старше меня на два или
три года, замужем. Воспитывала сына лет десяти.
Я желал её страстно, не мог даже думать о дру-
гих женщинах. Той последней, окончательной
близости, которая дала бы толчок новым отно-
шениям, ещё не было, хотя я часто заходил в её
кабинет и просто пожирал её глазами.
Однажды на праздники я остался ответствен-
ным по нашему строительному тресту. Я сидел
у себя в кабинете и что-то писал. В здании была
только диспетчер.
Вошла Лена.
– Я хотела с тобой поговорить, – сказала она, –
ну, ладно... если ты занят, тогда потом…
Я отложил в сторону исписанные листки. Вско-
чил со стула.
– Пойдём в кабинет к управляющему, – сказала
она. – Там диван. У меня есть ключи.
Я потянул её к себе.
* * *
В тишине слышалось лишь наше дыханье. Мер-
цали её глаза через неплотно опущенные веки.
Это было, как плаванье в неспокойном море. Нас
с головой захлёстывало волнами, мы задыхались
под тяжёлыми, сотрясающими тело ударами, нас
выносило вверх к ослепительному солнечному
свету и снова швыряло вниз, в чёрные провалы
беспамятства. Переводя дыханье, мы едва могли
выговорить, только простонать имена друг друга...
* * *
Прыщавый Кипиш читал в слух газету.
– А вот, братва, что пишут! В Чечне генерал
Дудаев набирает добровольцев в национальную
гвардию. Обещает дом с садом, землю, зарплату.
Кипиш мечтательно закатывает глаза.
– А чо, пацаны, было бы по ништякам получить
в Чечне автомат, приехать сюда и разобраться со
всеми козлами и мусорами!
Дедок, после чифира размягчившись душой, за-
куривал сигарету.
– Ну да, по ништякам. Только ты не забывай, что
тебе для этого сначала надо обрезание сделать. И
звать тебя будут не Кипиш, а Махмуд. К тому же,
если ты по приказу власти берёшь в руки оружие,
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 2 (91) 2016 год
то сразу же становишься автоматчиком. Почти
сукой! Имей это в виду. Ладно, лучше послушай-
те историю об арестантском житье- бытье.
И дед рассказывал молодёжи очередную тюрем-
ную байку.
– Как-то один писатель решил написать книгу
о смертниках, тех, кого приговорили к «вышаку».
Уговорил знакомого прокурора посадить его в
тюремный спецблок.
В кругу слушателей пронёсся удивлённый гул.
– Сам сел в тюряжку? – недоумённо перебивал
Кипиш. – Да я бы ни за что!
– Ты слушай давай, дурилка картонная! – раз-
дражённо рычал Саня Могила и почёсывал на
плече эполет. – Тебе же сказали, для книги!
Выпустив струю дыма и уставившись в пото-
лок, словно вспоминая все обстоятельства той
истории, Витя продолжал:
– Так вот, сидит он месяц, два, три... Аппетит
хороший. Кушает баланду. Ему приносят пере-
дачи. Читает газеты, книжки. Ему всё нравится,
тишина... покой. Писатель посмеивается, дескать,
сижу и сижу в смертной хате. Ничего страшного.
Но однажды приносят ему газету, а в ней некро-
лог, дескать, прокурор такой-то погиб в автоката-
строфе.
Писатель к двери. Давай колотить. Кричать:
«Выпустите! Я здесь случайно. Это ошибка!»
Прибежал наряд. Надавали по почкам. Заковали
в наручники.
Сколько ни просил писатель, чтобы его отпу-
стили, мусора над ним только смеялись. За сутки
стал седым. Похудел на пять килограмм. Пере-
стал спать. По ночам плакал.
Написал прошение о помиловании, где всё чи-
стосердечно описал, но пришёл отказ.
Писатель перестал есть, выходить на прогулки
и начал разговаривать сам с собой.
Однажды ночью у двери камеры раздались
шаги. Лязгнул засов. Писатель не спал, он знал,
что рано или поздно за ним придут. Он сполз с
нар и забился на полу в истерике.
Ещё немного, и он бы, наверное, обосрался или
сошёл с ума от страха. Но тут услышал знакомый
голос и увидел перед собой того самого прокуро-
ра, которого считал погибшим.
Писатель ничего не смог сказать. Он только
горько зарыдал.
– Успокойтесь, товарищ писатель! – сказал про-
курор. – Была допущена ошибка. Вы свободны.
В этот же день писатель вышел на волю. Но го-
ворят, что у него слегка поехала крыша и он пе-
рестал спать ночами. Всё время ждал, что за ним
придут.
После этого он уже никогда не просился в тюрь-
му и не писал о зоне.
* * *
Шло время, и мы с Леной всё больше и больше
отдалялись друг от друга. Точнее, отдалялась она.
Ей становилось скучно. Я продолжал её любить,
как прежде.
Когда почувствовал, что могу реально потерять
её, я испугался. И понял, что надо и впрямь что-
то делать.
И я придумал... Я начал зарабатывать деньги.
Делал ей дорогие подарки, водил в рестораны,
кутил.
В конце восьмидесятых, в смутное время запу-
щенной перестройки, когда и законоисполняю-
щие органы не знали, что уже можно, а чего ещё
нельзя, во времена всеобщей растерянности и
наивных надежд заработать было легко.
Один из моих приятелей, хорошо ориентирую-
щийся во времени и пространстве, открыл центр
НТТМ при райкоме комсомола. А я придумал,
как делать деньги из ничего. Из воздуха.
* * *
В тот день мы лежали рядом, чуть отодвинув-
шись друг от друга. Её кожа была загорелой, даже
несмотря на зиму. Вызывающе торчали тёмно-ко-
ричневые соски. Она лежала рядом со мной, бес-
стыдно обнажённая, и я чувствовал, что люблю
каждую клеточку её тела. И мне было в эту ми-
нуту абсолютно всё равно, замужем она или нет.
Важно было совсем другое, что этой покорной,
жадной, бесстыдной плотью владею я.
Я лежал и ждал, когда она откроет глаза.
Лена медленно повернула ко мне голову и ска-
зала:
– Вчера к нам приходили. Спрашивали про тебя.
Моё сердце ухнуло вниз. Я прокашлялся и ска-
зал:
– Это ерунда. Недоразумение.
– Не ври мне. Это очень серьёзно. Геннадий Па-
лыч уже наводил справки. Это хищение государ-
ственных средств. Тебя, наверное, посадят.
Геннадий Палыч, это управляющий, у которого
я раньше работал. Он был большой человек. Де-
путат облсовета. Но меня защищать он не будет.
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
– Я надеялась, что ты когда-нибудь повзросле-
ешь. Но у нас с тобой нет будущего. Ты устраива-
ешь меня как любовник, но я не вижу тебя своим
мужем. К тому же я люблю своего Сергея.
Она говорила тихо, словно во сне, а я лежал и
слушал. Каждое её слово вонзалось мне в сердце,
словно острый нож.
Много раз потом я слышал от женщин эти сло-
ва, но никогда мне не было так больно, как тогда.
Может быть, потому, что тогда я любил по насто-
ящему?
– Ну, что же ты молчишь?
– Уходи.
Она не поняла меня. Спросила:
– Куда?
– Куда хочешь! Домой!.. К мужу! В жопу!
Она несколько секунд смотрела мне в лицо, по-
том встала и начала одеваться. Она надела лиф-
чик, потом трусики. Накинула платье, сунула
ноги в сапоги.
Мазнула из флакончика с духами на свои запя-
стья. Пахнуло «шанелью».
На пороге обернулась, сказала негромко:
– Пока.
И ушла. Навсегда. Я слышал, как щёлкнул замок
входной двери.
Главный урок, который я усвоил тогда. С за-
мужней женщиной или с женщиной, у которой
есть другой мужчина, дела лучше не иметь.
* * *
Когда за моей спиной впервые защёлкнулся
замок металлической тюремной двери, самые
страшные ощущения были оттого, что я её боль-
ше не увижу. Никогда!
Я отдал бы всё лишь за минуту близости с ней.
Всего лишь за одну минуту!
* * *
Мне снился сон, будто я куда-то бегу, путь мне
преграждает колючая проволока, я нахожу в ней
небольшую дыру и протискиваюсь, скрючив-
шись, оставляя на проволоке клочья одежды и
куски окровавленного мяса.
* * *
Бытует мнение, что бежать из мест лишения
свободы крайне трудно или даже практически
невозможно. История тюрем и лагерей знает не-
мало попыток, большинство из которых окон-
чились для участников трагически. Тем не менее
зэки никогда не оставляли и не оставят попыток
бежать. Даже если шансы на успех будут равнять-
ся нулю.
«Первоходку» Витю увезли в какое-то районное
КПЗ на следственные действия.
На следующий день с утра я заметил необычное
оживление в хате.
Тускло светила лампочка под самым потолком
в глубокой нише серой стены. Сама ниша была
закрыта изрядно проржавевшей решёткой, по-
крытой пыльной, мёртвой паутиной. По стенам
прыгали ломкие тени, зловещие и жуткие, как
выходцы с того света.
Сокамерники молча отдирали от шконок ме-
таллические пластины, скручивали в жгуты про-
стыни. Кучковались вокруг Лёни Пантелея, Ки-
пиша. Верховодил Лёня. В каждой группе людей,
объединённых в стаю, всегда появляется вожак,
за которым идут другие.
Люди в неволе живут по правилам волков или
диких собак. В стае есть установившаяся иерар-
хия, в которой каждый знает своё место.
Это не страх перед вожаком, а желание выжить.
Сокамерники собирались в кружок, перешёп-
тывались.
К моей шконке подошёл Пантелей.
В руке у него металлическая пластина. Он пря-
чет её в рукав.
Я приоткрыл глаза, и Лёня спросил лениво-не-
брежно:
– Всё понял? Ты с нами?
Я кивнул.
Пантелей в ответ уважительно приподнял бро-
ви.
Думать о том, что я буду делать на свободе без
денег, документов и опыта нахождения на неле-
гальном положении, не хотелось.
А зря, каждому человеку надо жрать хотя бы
раз в день, где-то спать, мыться, менять трусы, и
при этом весь натренированно-обученный пер-
сонал ЧК – ОГПУ – НКВД – МВД будет азартно
и неустанно идти по твоему следу. Но пьянящий
наркотик свободы уже ударил мне в голову.
Сегодня я увижу Лену! Ну, а потом посмотрим.
В конце концов, есть же чеченский генерал, кото-
рый не спрашивает документов и обещает каждо-
му желающему дать оружие.
Через полчаса нас повели на прогулку. В прогу-
лочном дворике мы напали на контролёров. Их
только связали – затыкать рты уже не было вре-
мени. Они не кричали и не сопротивлялись.
Я поднёс к носу одного из выводных оторван-
ную от шконки металлическую пластину и ска-
зал:
– Лежи тихо, а то...
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 2 (91) 2016 год
Только потом уже я понял, что этого можно
было и не делать. Надзирателям заранее пропла-
тили, и их можно было даже не пугать.
Пупкарей оставили в прогулочном дворике.
Лёня забрал у них ключи, мы построились в
колонну по двое и пошли по длинному, с решет-
чатыми перегородками, тюремному коридору.
На тюрьме была страшная текучка сотрудников,
многие увольнялись, даже не успев получить фор-
му. Попадавшиеся нам навстречу контролёры не
обращали внимания на то, что сопровождавший
нас был в штатском.
Следственный изолятор, это город в городе. Ка-
кие-то подземные и надземные коридоры, отво-
ды, закоулки, лестницы... Многие коридоры ду-
блируют друг друга.
Странно и удивительно, что мы не заблудились.
Дошли до первой решетчатой перегородки.
Надзиратель открыл дверь на перегородке, мы
прошли.
По широкой лестнице поднялись на четвёртый
этаж, к зарешеченной двери, ведущей в широкий
коридор. Это был штабной этаж.
Окна в конце коридора выходили на свободу.
Первым соскочил на землю Лёня Пантелей. По-
том ещё двое или трое человек.
Примерно на уровне второго этажа самодель-
ная верёвка, сплетённая из простыней, затрещала
и оборвалась.
На простыне в тот момент висел Саня Могила.
Он упал на ноги, перекувырнулся через голову и,
прихрамывая, побежал во дворы. Завыла сирена.
Мы начали прыгать из открытого окна, и тут
же, с переломанными конечностями, складыва-
лись на асфальте.
Потом я узнал, что мы прыгали с высоты четы-
рнадцати метров.
С вышки хлёстко ударил выстрел. Пантелей и
те, кто мог бежать, бросились врассыпную.
Краем глаза я увидел, что у ворот СИЗО затор-
мозил армейский «Газ-66». Солдаты выпрыгива-
ли из кузова и, держа автоматы наперевес, бежа-
ли к нам.
Нас били долго и целенаправленно. Цель была
не убить. Только отнять здоровье. Что-то внутри
вибрировало, хрипело, ёкало, как сломавшийся
механизм… Перед глазами плыли разноцвет-
ные круги, прерывая своё мерное течение уже не
страшными вспышками боли.
Я пришёл в себя уже в подвале тюрьмы. Моя
душа как бы вылетела из собственного тела и с
высоты потолка смотрела на людей в офицерской
форме и какие-то инородные тела.
Словно куски отбитого молотком мяса, мы ва-
лялись на грязном бетонном полу, задыхаясь от
густого запаха хлорки.
Изредка заходил тюремный врач. Зачем-то
щупал у нас пульс, отворачивая лицо в сторону.
Глаза у него были страдальческие, как у больной
собаки.
Наши сердца были уже в предынфарктном со-
стоянии, а всё новые и новые пупкари с красны-
ми околышами на фуражках заходили в санчасть,
как к себе домой, и били, били нас всем, что по-
падало под руки: резиновыми дубинками, сту-
льями, сапогами, инвентарём с пожарного щита,
висевшего в коридоре. Слава богу, что на нём не
было ничего, кроме вёдер и огнетушителей. Если
бы там висели топоры и лопаты, нас бы забили до
смерти.
Больше всех усердствовал красномордый над-
зиратель лет тридцати, по кличке Тракторист. Его
рубашка на груди, под мышками и на спине была
мокрой от пота.
Потом прибежал тот самый выводной, которо-
го мы закрыли в прогулочном дворике. Увидев
меня, он почему-то стал в боксёрскую стойку.
Нанёс несколько ударов в корпус. Я почти не по-
чувствовал боли.
При избиении присутствовал тюремный кум,
капитан Хусаинов. Он и сам некоторое время по-
махал дубинкой, не забывая при этом задавать
нам профессиональные вопросы:
– Сколько человек бежало? Кто был организато-
ром побега? Где прячутся остальные?
Когда пупкари уставали, и их воинственность
затихала, они выходили. Женя Кипиш, мой това-
рищ по несчастью, с трудом разлеплял разбитые
губы: «Смотри-ка, даже не убили. Не мусора, а
сплошные гуманисты!»
Так меня ещё никогда били. Ни до, ни после. И
в тот момент я понял, что самое страшное – это
отчаяние.
Побег, особенно c убийством, или с нападением
на конвой, это всегда ЧП.
Объявляется тревога во всех подразделениях
областного УВД. Бешено мигают лампочки на
пультах дежурных частей. Разрываются телефо-
ны, трещат телетайпы, рассылая по всем городам
ориентировки с приметами побегушников.
Поднимается по тревоге личный состав район-
ных отделений милиции, ОМОНа, СОБРа, испра-
вительных учреждений. Громко хлопают дверцы
милицейских машин, матерятся собранные для
инструктажа участковые и оперативники.
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Матёрые розыскники листают и перечитываю
личные дела беглецов, выясняя адреса, на кото-
рых они могут скрываться. Высокопоставленные
офицеры УВД, матеря мудаков и разгильдяев,
осуществляют общее руководство и контроль.
Не гнушаются они и личным участием в поимке
и допросах.
Когда я уже был на грани помешательства от
побоев и боли, приехали начальник СИЗО и ка-
кой-то ментовской генерал. С ними ещё человек
пять офицеров с большими звёздами на погонах.
Руководство УВД изъявило желание лично уви-
деть задержанных.
Кипиш застонал. Он лежал рядом со мной и
только что пришёл в сознание. Кто-то из контро-
лёров пнул его ногой:
– Живучее падло!
Открыв глаза, я увидел над собой хромовые са-
поги и полы длинной серой шинели.
Милицейский генерал что-то сказал и вышел в
коридор.
Полковник внутренней службы Валитов брезг-
ливо посмотрел на нас и сказал:
– Этих на больничку. Мне покойники здесь не
нужны. Пусть там подыхают.
Нас поволокли по тусклому коридору. Потом
перед нами распахнулись дверцы автозака, на за-
пястьях защёлкнулись наручники.
На заломленных руках нас втащили в «воро-
нок», бросили лицами в железный пол. Взревел
мотор. Поехали.
Машину подбрасывало на ухабах, нас, с зако-
ванными в наручники руками, мотало и швыряло
по кузову.
Минут через тридцать машина остановилась
– подъехали к вахте. Кто-то приказал вытащить
нас из машины. Когда тащили Женьку, он засто-
нал.
Кто-то сказал: «Смотри-ка, ещё живой». Было
уже темно, на запретке горели огни.
Среди ночи солдаты и зэки из обслуги приволо-
кли нас в каменный бокс.
Штрафной изолятор, ночь. Где-то вдалеке лаяли
собаки.
По коридору, позвякивая ключами, бродил де-
журный контролёр.
В углу камеры из ржавого крана капала вода.
Падающие тяжёлые капли гулко били по поверх-
ности раковины. Кап! Кап! Кап!
Словно пролитая кровь.
В свете тусклой электрической лампочки я
увидел рядом на полу скрюченное тело. Это был
Женька. Он с трудом открывал глаза и что-то
шептал разбитыми губами. То ли плакал, то ли
молился. Глаза у него были тоскливые, словно у
умирающей суки.
Я пробовал забыть о том, что случилось за по-
следние сутки – не получалось. Мне казалось, что
я чувствую запах собственной крови. Было боль-
но и страшно.
У меня сжалось горло. Я целиком состоял из же-
стокости, боли, тоски. Под самым сердцем почти
неслышно, но постоянно скулила всё та же беда.
Превозмогая боль, я снял с себя рубашку и ото-
рвал от неё несколько широких полос. Сплёл ве-
рёвку. Отбитые пальцы слушались плохо.
В голове пустота. И тишь.
Я пока жив. Но скоро засну... Насовсем… И уже
не будет ничего. Ни звёзд над головой... Ни боли.
Пробую верёвку на прочность. Через секунду
просовываю голову в петлю.
Верёвка натягивается. Сознание меркнет.
«Прости, мама...»
Внезапно я валюсь на пол, пытаюсь припод-
няться, но в дрожащих руках нет сил.
Вязкий, как глина, страх обволакивает тело, и
нет сил кричать. Я лишь корчусь на полу от боли
и беспомощности. По моей щеке покатилась ка-
кая-то тёплая, влажная капля.
* * *
Через много лет я на выходные буду прилетать
в Париж и сидеть в ресторанчике на площади Ба-
стилии.
Париж живет в полной гармонии со своими
жителями – весело, деловито, чуть суетливо, не
замечая окурков на тротуарах – как говорят па-
рижане, «нон шалан».
Много лет назад жители Парижа ворвались в
самую неприступную крепость – тюрьму Фран-
ции. Земная жизнь самой страшной тюрьмы
Франции закончилась бесславно. Сегодня о ней
напоминают лишь контуры тюрьмы, выложен-
ные на мостовой.
Может быть, именно поэтому парижане так от-
крыты, искренни и свободолюбивы?
Я буду смотреть в окно на гуляющих парижан,
пить кофе с круаcсанами и апельсиновым дже-
мом и удивляться своей памяти. Было ли всё это
со мной? Или это был сон?

Продолжение следует.