Публицистика. Виктор Власов (Омск, Россия). Вокруг Николая Березовского

Николаю Васильевичу Березовскому. Известному омскому поэту и писателю
Посвящается.

Довелось нам встретиться.

Мой литературный наставник заболел и посещал дневной стационар. Я решил навестить. Подходя к больнице, позвонил. Николай Михайлович терпеливо объяснил, как найти их, но я переспросил – плохо ориентировался в запутанной местности около больничного комплекса.

- Он – чукча что ли? – послышался чей-то раздражённый голос.

- Японец… - с иронией пояснил наставник. – Красный лотос! (так между собой прозвали по заглавию моего первого произведения)

В берёзовой роще я, наконец, встретил духовного отца с другом.

- Добрый день, - сказал я.

- Привет, - добродушно ответил Николай Михайлович, пожав мою руку.

- Ага, очень добрый день… - хмуро согласился не высокий человек, сжав в руке зашелестевшую рукопись. Он обладал крепким голосом, чуть с хрипотцой, имел выразительные черты лица и редкую седину на голове. Стрельнув в меня зорким взглядом птичьих тёмных глаз, осмотрел, как некоего юнца, которому предстояло многому научиться и не задирать нос.

- Знакомься, Витя, мой товарищ – Николай Васильевич! - улыбнулся Николай Михайлович, гордо поглядев на меня. – Должен знать представителей омской могучей кучки!

- Березовский, - с достоинством добавил он. – Не отвлекайся, Михалыч. Чьи ты стихи похвалил?

Тёзка наставника, человек резкий, но уважающий мнение другого. Умело орудуя порой жёсткими шутками, поднимал настроение. С лихим удальством изображая знакомых поэтов и писателей, Николай Васильевич пародировал так же их реакцию на беспощадную критику. Мимика его лица изменялась быстро, словно он переживал бурю эмоций. Энергично размахивая руками, он отстаивал свою точку зрения, глядел на Трегубова с тёплой улыбкой, с которой смотрит настоящий друг.

Время в компании двух известных омских участников крупнейшего писательского союза: поэта и писателя – летело весело и незаметно. Час расставания неизбежно наступил и наставник, неохотно попрощавшись, побрёл в больницу.

- Я не в ладах с компьютером, поможешь? – вдруг попросил Николай Васильевич.

Польщённый просьбой, я сразу кивнул.

Прикупив покушать, Березовский позвал меня к себе домой. Не успел он зайти, как две кошки: сиамская, взрослая, и чёрный котёнок с большими глазами, цветом напоминавшие глаза самого хозяина дома, бурно встретили на пороге квартиры. Мяукали, ластились. Сиамская, запрыгнув на тумбочку, словила его за рукав, когда он снял куртку. Котёнок мешался в ногах и глядел преданными глазами.

- Соскучились, миленькие? – ласково улыбнулся он и познакомил со своими верными друзьями. Люська да Жулик. - Я мелкого с улицы забрал. Наклонился покормить, а тот прыг и ко мне на грудь. Рука не поднялась отбросить.

Так я оказался в святая святых – квартире БОЛЬШОГО ЧЕЛОВЕКА. Николай Васильевич Березовский, известный омский писатель, публицист и критик, пребывал в прекрасном настроении. Показывая комнаты, вороша воспоминания, он безостановочно говорил о наболевшем. Я ходил по пятам хозяина и внимал его горячим речам. Писателей и поэтов развелось великое множество, большее число из них - естественно «графоблуды». Литература для самого Николая Васильевича являлась смыслом жизни, главным занятием. Без неё не представлял своего существования. Большой жизненный опыт, прекрасное знание литературы, писательское чутьё позволили Николаю Васильевичу занять собственное место среди лучших омских авторов. Публикуясь в российских газетах, журналах, антологиях, он получал неплохие гонорары. Много лет подряд работал на имя, а теперь имя работало на него.

С трудом вытащив тяжёлый футляр от контрабаса, он открыл. Я перебирал литературные журналы с восторгом, никогда не видел столь большого их количества ни у одного из известных писателей союза. Николай Васильевич и спал на них - весь пол под кроватью завален печатной литературой. Включив компьютер, он некоторое время не мог произвести простые операции – привык к старой доброй печатной машинке. Я помог ему разобраться, он с гордостью явил мне фотографии дочери и внука. Пристально глядя на фото, он улыбался улыбкой искренно любящего отца, говорил о них с замиранием, и голос его, мягкий и добрый, едва отличался от звука шелестящей листвы на ветру. Подняв замяукавшую сиамскую кошку, он посадил её себе на колени, гладил. Вытянув лиловые лапы, она блаженно закрыла глаза и мурлыкала от удовольствия. Чёрный котёнок, сидя на кровати, завистливо посмотрел на неё и, спрыгнув на пол, шустро подбежал к ногам Николая Васильевича, подняв пушистый хвост.

Доверив мне диск с критикой прошлых лет, он серьёзно пояснил, что нынешние молодые авторы погрязли в невежестве, не зная минувших событий. На диске хранилась важная информация. Я возгордился, осознав, что на меня возложили просветительскую миссию с целью вытянуть юных прозаиков и поэтов из бездны блаженного незнания.

Рассказывал о своей жизни Николай Васильевич оживлённо, в круглых расширившихся глазах то и дело вспыхивали искры вдохновения. Отец его погиб, он попал в интернат. Рос мальчик впечатлительным, не всегда ладил с ребятами. Нередко приходилось драться, чтобы отстоять «место под солнцем». Потребность в письме он ощутил рано. Душа мальчика рвалась, будто на части, мысли роились, что пчёлы. Поздно ночью, когда ребята спали, он доставал заранее заготовленный лист бумаги и простой карандаш. Сначала получались стихи, затем рука едва ли поспевала за мыслями – он делал записи для будущей книги. Мальчик верил, что когда-нибудь выберется из детдома и расскажет людям о наболевшем. Однажды старшие ребята решили подшутить и спрятали письменные принадлежности Николая. Писатель умолчал о произошедшем, но судя по лицу Николая Васильевича произошло нечто серьёзное, о чём не желал говорить.

По ночам Николай спал плохо. Наряду со снами о прекрасных мирах снились и кошмары. Вспоминая сны, он запечатлевал их содержание на бумаге. Переработав сюжет и добавив героев, Николай показал воспитательнице. Удивившись, она так и не поверила, что перед ней автор. Зарисовки выходили хорошие - он показал мне старые сохранившиеся пожелтевшие листы. По просьбе Николая Васильевича я прочитал их вслух. Окунувшись в жизнь уязвлённого обделённого вниманием мальчика, почувствовал тоску. Будто я оказался на месте одинокого Коли. И стихи его и проза были пропитаны острой меланхолией. Он грезил о яркой жизни свободного человека с множеством друзей, которым можно излить душу. Уныло глядя в окно, он завидовал прохожим. Их жизнь представлялась ему чем-то высшим и сладостным, а то в чём он жил – неописуемо тоскливая картинка.

Заслушавшись, я не заметил, как очутился на кухне за столом. И там, на диванчике, стопками лежали журналы: «Сибирские огни», «Континент», «Молодая гвардия», «Странник». Выглядывали из них разноцветные закладки. Конструктивная и мощная, как рука тяжелоатлета, критика требовала много времени. Николай Васильевич показал мне пальцы: указательный и большой. Словно у фасовщика печатной продукции, стёрлись на них крохотные волны-отпечатки – за работой критической статьи он неустанно перелистывал журналы и газеты.

Зная мой хороший аппетит по рассказам тёзки Трегубова, он поставил на газ сразу две сковороды. Выуживая из просторов своей памяти яркие воспоминания, он целиком поглотил моё внимание. Смотрел Николай Васильевич проницательным взглядом, в котором сочетались и мудрая строгость и юношеская спесь. Казалось, в нём жили одновременно два человека. Один - строгий, недоверчивый, сильный и осторожный, как воин на чужой земле, а второй – весёлый, открытый, как мальчишка, душа компании. Поглощая обильное угощение, я продолжал внимательно слушать. Столь интересным собеседником был только мой наставник, но Березовский обладал тонким шармом, оживляя рассказы-картины новыми красками. Своим присутствием я, словно помогал ему изливать душу. Помогал освободиться от мыслей, залежалых, свербящих, а потому приносящих негодование и тревогу.

Надев очки в металлической оправе, украшенные серебристой цепочкой, он прочитал несколько стихов, посвящённых другу, ушедшему из жизни, - Анатолию Кобенкову. Прослезился, покачав головой. Его незагорелое лицо с глубокими волнистыми морщинами на лбу и на щеках, вдруг сурово изменилось; он пригрозил пальцем:

- Ты ничего не видел.

Слабость для Березовского - нечто недопустимое, что он стремился преодолеть, но воспоминания оказались сильнее. Лицо его слегка помялось, взгляд помутнел, сам он выглядел устало. Ценящий только правду, хоть и горькую порой, он трудился над словом не только во славу местного отделения, но и чтобы разоблачить «преступников»: плагиаторов и графоманов, прожигающих время за творчеством, которое позорило литературу. Подобно судье, в статьях своих он разбивал произведения соратников, ставил на место не только товарищей по цеху, но и начальство. «Жёстиком», как говорили мои ученики в классе, я бы нарёк его.

Николай Васильевич всегда много путешествовал, общаясь со знаменитыми писателями, известными редакторами. Жизнь писателя, особенно состоявшегося, - причудливая фантасмагория, где невозможное становится возможным и за каждым поворотом дороги прячется неожиданное, прекрасное или не очень. Начинал Березовский с обыкновенных рассказов, фантастических и реалистических, похожих на Бунинские. Затем по верному и громкому зову души перешёл на публицистику и критику. Он признался, что завидовал Ивану Бунину, но завидовал в хорошем смысле.
- Хотел иногда сказать так, а выходило иным образом. Можно добро позавидовать мастерству, но не самому человеку, - покачав указательным пальцем, назидательно сказал Николай Васильевич.

На первый высокий гонорар будущий могучий писатель купил модную печатную машинку – электронную, с английским языком. Он еле вытащил её, показав. Тяжёлая, похожая на патефон, она и теперь, в прогрессивный век компьютеризации, не перестала служить. Он тренировался ею, используя вместо гири, производил незамысловатые, но полезные упражнения.

- Шучу, конечно, - улыбнулся он. – а то подумаешь, что Березовский странный!

Я и вправду подумал, что Николай Васильевич необычный человек.

- Так… - нахмурился он, наградив меня строгим взглядом. – Время, Витя, летит незаметно. Казалось, что вчера я писал свою первую вещь для детей. Торопись, пиши, пока пишется. Ни в коем случае ни у кого ничего не воруй, как один вор, ты ведь читал мою статью о судебном разбирательстве?! И никого не бойся, как я! Никто тебе не перекроет кислород, если будешь говорить правду.

Люська и Жулик засуетились, снова прибежав к хозяину. Поделившись с ними ливерной колбасой из яичницы, Николай Васильевич продолжил наставления. Наевшись, кошки по очереди осторожно, забрались на спинку дивана и мирно расположились рядом с хозяином. Жулик оказался наиболее нахальным, тихо приблизился к самому лицу и облизал щёку и нос хозяина. Николай Васильевич ласково оттолкнул котёнка и потрепал его за ушки.

Сильный, добрый, талантливый, прямой, не терпящий лжи – таким я знаю Николая Васильевича Березовского. Рядом с ним находиться непросто, об этом могут лучше меня рассказать его родные, но российская литература гордится своим современником.