Юмор. Александр Тюжин (Оренбург, Россия). Что такое счастье

Булатов думал о том, что такое счастье. Он лежал на своей одноместной безбожно скрипящей кровати, вертел босой ногой в воздухе и, подложив под голову руки, размышлял:
– Вот взять, к примеру, меня. Счастлив ли я?
У Булатова в его реальности было полторы сотни рублей, пара чистых носков, трусы уже не первой свежести, игрушечная голова оленя, надевающаяся на палец, и телефон старой модели с нецветным дисплеем. Также он написал несколько рассказов и сценарий полнометражного фильма, но уже не вспоминал о них. Булатов оглядел комнату: две кровати, два стола, стулья, две полки, шкаф, окно, на обоях дырка – все как обычно. Поколебавшись, Булатов, решил, что, все-таки, счастлив, поскольку способен еще радоваться таким мелочам, как жаркое солнце и прохладный душ. В подтверждение этому он подошел к окну и что есть мочи крикнул:
– Панки Хой!

В тоже время в реальности Минаева было все то, о чем Булатов давно мечтал. Минаев ездил на красной мазде, зашибал на престижной работе бабло, снимал девушек, пил дорогие спиртные напитки и вел беззаботный образ жизни. Булатов подумал, что Минаев, определенно, доволен своим положением и возможностями. Но счастлив ли он? Булатов часто видел Минаева хмурым: то неприятности на работе, то мазда требовала ремонта, и пил он чаще с горя, чтобы забыться и не думать о кризисе и о курсе доллара, скачущем, как бешенный необъезженный бык на родео. Булатов взял телефон с твердым намерением позвонить Минаеву и спросить у него, считает ли он себя счастливым. Звонок не состоялся.
– Недостаточно средств на вашем лицевом счете – Возвестил не особо приятный женский голос.
Досадно, но не самое страшное, что может случиться. Булатов не стал горевать, он вышел из комнаты и направился к Щербинину. Щербинин регулярно пополнял баланс и отличался щедростью и добродушием, он написал два полнометражных сценария, о которых помнил и мечтал продать, и каждое лето снимался в одной – двух картинах, не считая коротких эпизодов и рабочих короткометражок. О счастье он знал много.

По дороге Булатов встретил Тюжина. Тот жевал бутерброд и слушал громкую музыку.
– Что для тебя счастье? – Спросил Булатов. Тюжин вытащил один наушник. Булатов повторил вопрос.
– Терпеть не могу философские понятия и термины! – Был ответ Тюжина. – Этим философам нечем заниматься, вот они и ломают головы. Нет, чтобы субботник устроить, дерево посадить, детям конфеты подарить, придумают черти что, а ты мучайся потом. По мне так меньше парься и больше делай.
– Ну, а в чем для тебя состоит счастье? – Не унимался Булатов.
– Не знаю, тому же Колосову для счастья совсем немного надо: в икс бокс поиграть, поваляться на пляже, позагорать, кино хорошее посмотреть, с друзьями потусоваться.
– Колосов – реальный чел! – Согласился Булатов.
– А я человек амбициозный, у меня куча идей и планов, если хотя бы десятая часть из них осуществится, я буду безмерно счастлив!
– Ты крут! – Похвалил Булатов!
– Хватит рушить мой воспаленный мозг! – Опомнился Тюжин. – Мы лясы точим, а тут, между прочим, моя любимая песня по «Нашему радио». – И он вставил наушник обратно, откусил бутерброд и, жуя его, активно замотал головой в такт музыки.
Булатов отправился дальше.

Щербинин был дома, сидел за компьютером, смотрел сериал, на столе стояла кружка с недопитым чаем.
– Джим! Заходи! – Обрадовался он появлению Булатова. Булатов зашел. Сел.
– Рассказывай! – Скомандовал Щербинин.
– Мне бы позвонить… – робко начал Булатов. Щербинин молча протянул телефон. Булатов ловко набрал номер, стал ждать.
– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. – Возвестил все тот же неприятный женский голос.
– Вот блин! – Раздосадовано произнес Булатов, возвращая Щербинину телефон. – Слушай, чувак, что такое счастье? Не поверишь, весь день гружусь по этому поводу.
Щербинин потянулся, предвкушая долгую беседу, выдержал актерскую паузу.
– У вас философия что ли?
– Да нет, я для себя.
– Серьезно?
– Серьезней не бывает.
– Ну, тогда ты обратился по адресу! – Радостно произнес Щербинин. – По факту это вопрос серьезный и требующий тщательного разбора. У Фрейда, сам знаешь, к чему все сводится, я вот тут недавно Бодлера перечитывал…
На этих словах Булатов встал и стремительно направился к двери.
– Ты куда? – Удивился Щербинин.
– К Орловичу. Совсем забыл, я же обещал ему карточку на метро. – Отмазался Булатов и выскочил в коридор. Но Щербинина было уже не остановить, он стал цитировать Бодлера стенам:
– Когда в морском пути тоска грызет матросов,
Они, досужий час желая скоротать,
Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,
Которые суда так любят провожать.

И вот, когда царя любимого лазури
На палубе кладут, он снежных два крыла,
Умевших так легко парить навстречу бури,
Застенчиво влачит, как два больших весла

Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!
Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!
Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,
Тот веселит толпу, хромая, как и он.

Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья
Летаешь в облаках, средь молний и громов,
Но исполинские тебе мешают крылья
Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов.

С каждым словом его голос становился все уверенней и проникновенней. Он просмаковал последний катрен, играя не только интонациями, но и мимикой, и жестами. Поставив уверенную финальную точку своего выступления, Щербинин раскланялся воображаемым слушателям, и в его голове зазвучали аплодисменты.
– Не стоит. – Скромно произнес Щербинин и снова уставился в монитор компьютера. Он был счастлив.

Булатов, действительно, направился к Орловичу. Тому было тридцать восемь, он родился в Беларуси, трижды поступал во ВГИК на сценариста, пока не поступил, через него прошел весь отечественный кинематограф последних пяти лет. Кому как не Орловичу рассказывать о счастье? Булатов открыл дверь и тут же почувствовал запах алкоголя. Орлович восседал на кровати в трусах и пил горькую!
– Булатов, твою мать! – Приветствовал он гостя. – Водку будешь?
– Да я только спросить хотел… – Протянул Булатов.
– Ты что, рехнулся? – Возмутился Орлович. – Кто ж на трезвую голову спрашивает?
Отказать было невозможно. Орловичу вообще неудобно отказывать, человек он такой.
Булатов сел на стул. Как по волшебству в руках Орловича оказался второй граненый стакан, который мгновенно наполнился до краев. «Из воздуха что ли? – Подумал Булатов. – Просто маг какой-то!»
Но удивляться было нечему – опыт, его, как говорится, не пропьешь, хотя в данном контексте подобная фраза выглядит странно.
Через час Булатов и Орлович сидели, обнявшись, оба в трусах, пели что-то народное, то ли «Ой, цветет калина», то ли «Черный ворон».
Булатов повеселел, забыл о своих размышлениях, хотелось даже танцевать. Затем приехал Алехин. Сообразили на троих. Орлович рассказывал историю о том, как Басков пропел ему сортире: «Пустите звезду в туалет», когда Орлович зашел в кабинку, чтобы пописать. Алехин рассказывал о своем гениальном романе и о том, как он любит женские прелести, Булатов же впервые за свои двадцать два года обнаружил себя с сигаретой, стоящего и с наслаждением выпускающего в атмосферу струи никотинного дыма. Сидели до утра.

Когда Булатова выписали из больницы с диагнозом «острое отравление алкоголем», на пороге его встречали все те же Орлович и Алехин. В руках у них было по бутылке светлого пива, в пакете лежали, ожидая своей очереди, еще две бутылки водки. Орлович улыбнулся и сказал:
– С возвращением тебя, Булатов!
Булатов подумал о том, что счастье – это иметь таких верных друзей, которые тебя и в больницу отвезут и до дома проводят. Он уверенно шагнул, взял у Алехина бутылку и сделал жадный глоток. Вопрос о счастье упал в пропасть, где и захлебнулся….