Лирическая проза. Александр Рыбин (г. Куча, Китай). Романтический рассказ для АК

АК я встретил за декорациями 2008-го года. Перед входом в сад роз ветра. На углу трех мостов. В общем, в том месте, где удается побывать лишь однажды в жизни. АК — немного взъерошенная назойливыми комплиментами неизвестного прохожего. Первым делом в глаза бросалась ее красота. Через некоторое время стало понятно, что девушка немного взъерошена и многозначительно смотрит на меня. Я держал в руках стопку чистых листов.
“Итак, начнем с чистого листа?” — предложила девушка.
Я без лишних сомнений согласился.
“Ты как тут оказался?” — она.
“Иногда бегаю от одиночества без руля и ветрил. Попадаю в разные необычные места”.
“Без руля и ветрил... от одиночества... интересно… — она задумчиво приложила указательный палец к губам. Продолжила: — У меня все проще. Искала безлюдное место для пленэра”.
Анжелика Карт-бланш — творческий псевдоним девушки. Сокращенно — АК. Так она подписывала свои картины. Рисовала, сколько себя помнит. Серьезно занялась творчеством в 22 года. Она рассказала это без моих вопросов.
“Обожаю французское. Язык плохо знаю, честно говоря. Слушаю французские песни, мало понимая смысл текста. Но наслаждаюсь звучанием языка”, — она.
“Почему Карт-бланш?”
“Потому что взяла у жизни карт-бланш”.
“Каким образом?”
“Просто решила, что взяла у жизни карт-бланш. Ты тоже у нее взял карт-бланш? — АК кивнула на чистые листы в моих руках. — Пишешь?”
Я вздохнул.
“Если не хочешь — не отвечай”.
Тем временем вечер сполз в декольте АК. Ночь. Общественный транспорт разъехался по гаражам. Денег на такси у меня не хватило бы. Впрочем, ехать некуда — дома у меня не было. Анжелика пригласила к себе.
Через четыре ночи я проснулся в одной постели с АК. Я и АК стали мы.
С того утра мы чаще проводили время вместе, чем порознь. Обрастали общими друзьями и знакомыми. Поделили полки в шкафу на мужские и женские. Но постоянно их путали. Утренний чай обычно пили, стоя на балконе. Наша квартира располагалась в пятиэтажке на углу улиц Красноармейской и Усова. Центр. С 9 до 11 и с 17 до 19 часов транспорт в центре полз — все спешили на работу или с работы.
“Боже, прекрасно: они спешат, не успевают, — открыв объятья новому дню, замечала АК, — у нас никакой спешки, и мы успеваем. Ты успел что-нибудь написать, пока я спала?”
“Конечно”.
“Покажешь?”
“Когда закончу”.
“Хорошо, милый. Милый — правда, чудесно звучит. Как это будет по-французски?” — она прикладывала указательный палец к губам. Тонкие розовые губы. Ей нравилось прикасаться губами к моим ладоням. Слегка, не влажно. Потом, довольная, смотрела на меня.
“Aimable”.
“Да, конечно. Aimable. Но “милый” мне нравится больше. Милый… — ее поцелуй в моей ладони, довольный взгляд. — Тебе понравилось ночью? Хочешь еще?..”
Через полчаса, через час, полтора... мы снова пили чай. На балконе.
“Кажется, у нас нечем обедать? — она выходила из кухни. — Знаю, к кому пойдем в гости ужинать”.
Когда в Томске заиграло танго весны, мы принялись за планирование. Планировали путешествия.
Кто-то из знакомых рассказал, что в доме-интернате для умственно-отсталых детей проблема с игрушками. Дом-интернат находился в деревне Тунгусово, 200 км от Томска.
“Можно провести акцию по сбору игрушек и отвезти их детям”, — кто же предложил это первым: я или АК? Не суть. Развешали объявления об акции на заборах и интернет-сайтах города. АК устроилась на работу, чтобы накопить денег на покупку игрушек. Продавец-консультант в магазине эзотерических товаров.
“Какой у вас знак зодиака?.. Тогда с вашей энергетикой хорошо будет сочетаться данный камень”.
“Dreamcatcher — амулет североамериканских индейцев. Они верили, что dreamcatcher помогает исполняться добрым снам и не пускает в реальность плохие сны”.
“Как зарабатывать деньги по фэн-шуй? Рекомендую почитать данную книгу. Здесь очень хорошо изложена сама суть фэн-шуй”.
Измотанная вопросами АК возвращалась ко мне. Читал ей, закрывшей глаза, поэтов Серебряного века. Окна настежь — у города не получалось перебить кровь будоражащий запах возрождающейся природы.
“Прочитай, пожалуйста, последнее четверостишие. Оно написано в таком же воздухе, в такое же время года, как у нас сейчас…” — она понемногу освобождалась от усталости.
Игрушки в дом-интернат повезли накануне Дня ребенка. Автостопом. Игрушек набралось множество. Шесть человек, считая нас двоих, разбились на пары. У каждого — рюкзак, набитый пластмассовыми паровозами, машинами, кораблями, плюшевыми мишками, жирафами, обезьянами... У меня и АК, кроме рюкзаков, еще и два двадцатилитровых пакета с игрушками. Еще розовый мягкий заяц размером с АК. Она пряталась за зайца. Я “стопил” автомобили с попутчиком-зайцем.
Водители, узнав, куда мы направляемся и зачем, извинялись, что не могут довезти нас до самого Тунгусово.
“Ребят, времени нет, а то бы...”
“И на том спасибо”.
“Удачи!”
“Счастливого пути…”
Умственно-отсталые дети — все равно дети. Они оказались много добрее и менее капризными, чем их “нормальные” сверстники. Но и гораздо непосредственнее.
“Разреши, поцелую тебя? — просил 15-летний Дима АК. — Будешь моей женой? Хочу, чтобы ты стала моей женой. Хочу спать с тобой”.
Среди приехавших ребят были музыканты. Они устроили концерт для детей. Дети прыгали, трясли руками, дергали ногами — танцевали. Лица их жестоко искажены болезнями. Однако радость их искренняя, нежная — никакой фальши. Сентиментальный гитарист потом прятал свои слезы на кухне.
Когда мы уезжали, воспитатели набивали наши пустые рюкзаки благодарностями…
Первое время АК опасалась рассказывать мне о своем прошлом. Но, поняв, что отношусь к ее прошлому, как к собственному сну — проснулся и уже не воспринимаю серьезно, — расслабилась. Рассказывала обычно — когда мы ехали в общественном транспорте. Троллейбус сосал кровь-электричество из толстых проводов. Высоко подбрасывал пассажиров, подскакивая на “лежачих полицейских”. АК старалась подбирать слова поточнее, чтобы передать самый нерв прошлых событий.
Рассказывала и о нашем общем прошлом. Как она его понимала.
“В первые дни ревновала тебя к себе. Боялась, что лишусь разума от счастья, и неразумная “я” украдет тебя у меня адекватной… Думала, что будешь смеяться над моим псевдонимом. Посчитаешь его слишком пафосным. Даже ком в горле встал, когда назвала свой псевдоним… Понимаешь, я любила по-настоящему. Моя вина, что эта любовь закончилась. Умерла. Рассказывала тебе… Потом искала любовь. Но натыкалась на мусор. Копалась в мусоре, сама того не осознавая. Тоже рассказывала… Ты смыл с меня всю грязь. Наши отношения очистили меня. Ты очень сильный — внутренне. Похож на того, которого любила, — внешне”.
Мы плыли в кровати по нашей Вселенной. Вселенная переливалась миллиардами галактик, биллионами звезд. Я опустил руку во Вселенную и болтал ею. В стороны разбегался звездный планктон. Зачаровывающая картина.
“Потому, что ты похож на того, которого любила, — продолжала АК, — первая заговорила с тобой. Настойчиво заговорила. Дальше внешнее сходство не имело особого значения. Что внутри, вот...” — она не закончила фразу словами. Закончила ее прикосновениями под одежду. Кровать плыла и плыла по Вселенной. Какое течение управляло кроватью? Может, течение времени?..
Да, и мы почти не употребляли алкоголь. Зачем, если опьяняли друг друга собой. Выпивали лишь в компаниях. На компанейские пьянки АК наряжалась так, что алкогольные туманы только мешали наслаждаться ее видом. Но обязательно находился кто-то, кто разболтанным, расшатавшимся голосом произносил тосты:
“Надо выпить за...”
“Просто обязаны все собравшиеся поднять бокалы за...”
“Ну-у за...”
Редко курили ганджу. Только в компаниях. По настоянию компании:
“Люди, чего вы будете, как дураки, не на общей волне?”
“Люди, чего мы будем, как дураки, для вас — накуренные?”
В результате: три, два, один... старт. Околоземные пространства. Слева по борту международная космическая станция. О-о, как же прекрасна Земля! Какое счастье, что я родился именно на этой планете! А Луна пугающая, как маньяк, бледная, с черными пустыми глазницами.
“Ты как?..” — звучал в эфире голос АК.
“Все. Это было последний раз, понял?” — строго звучал голос АК после возвращения на Землю.
“От наркотиков мозг разрушается”, — она.
Наконец мы прорвались в лето. Вышли из окружения городской суеты. Взрыв мозга. Трасса — как воздух. Как мы могли жить без воздуха?!
“Что же будем делать, когда начнутся холода, зима?” — спросил я, жадно вдыхая.
“Зимы не будет. Лето без конца и края. Ты не знал? Мы не вернемся в город”.
“Ех-х... ехать бы и ехать”, — приближалась попутка.
Танцы на трассах, где одна машина в час, да и то не в ту сторону, куда надо нам. Вальс, полька, чечетка… В пыли, или на мокром асфальте, или в растрескавшейся колее. Почти всякий раз под песни из первого альбома “The Doors” 67-го года.
Girl, we couldn’t get much higher
Come on baby, light my fire
Come on baby, light my fire
Try to set the night on fire.
Напевал я, АК стеснялась петь. Странно, но другие песни вылетели из головы. Видимо, это были мои потери при выходе из окружения городской суеты…
Деньги зарабатывала АК. Заезжали в большие города, там она играла на улицах на флейте — “стритовала”. Финансовые проблемы разрешались за пару часов. Ели, пили, закупали запасы. Лето продолжалось.
“Любимый, — признавалась мне АК под взглядами кедров за спинами Саян. — Так хорошо, что даже страшно”.
Утром она собирала цветы, плела из них венки. Венки пускала по реке. По одной из тех рек, на которой нас заставала ночь. Интересно, кто ловил венки? Что думал, держа их?..
На ночь мы ставили палатку. В палатке был экватор. Мы легко пересекали экватор с юга на север. Менялись местами — “теперь ты сверху” — и пересекали его с севера на юг. Так мы чувствовали. Мы двигались по экватору с запада на восток. Множество вариантов. Человеческая цивилизация тысячелетиями придумывала эти варианты специально для нас…
Новое утро. Речка Читинка. Неказистые кусты по берегу. Кусты, как руки агонизирующей природы. Агонизирующей природы в пригороде Читы. Скользкие сырые камни. АК, спящая, высунула голую ногу из палатки. По стенкам палатки сползали влажные капли — свидетели ночного экватора. Я развел огонь. Положил на колено блокнот. Записал, что минувшим вечером сказала АК:
“Нам надо создать нашу семью”.
Как кованым сапогом впечатала в меня фразу. Тупоугольную, кирпичную фразу. Ни одного нежного слова. Все произнесенные слова — из канцелярского магазина. Сказала бы еще вместо “семья” “ячейка общества”, и я испуганно заорал бы. Семья — что-то монументальное, наподобие Останкинской башни. Такое же непоколебимое. Какая, к черту, монументальность, непоколебимость, если мы дышали дорогами?
“Зачем нам семья, если мы подвижные, как ртуть?” — спросил ее, когда она проснулась и подошла к костру.
“Вот именно: подвижны... Надо остановиться. Чувствую, что начинаю уставать от постоянного движения…”
АК настаивала на своем с того утра. Порой до истерики настаивала на своем. Слезы, заламывание рук, голос превращался в тесто. Мы раскололись, разломались, разбились на “я” и “АК”. Поделили мир на равные части, чтобы каждому хватило места для личной жизни.
Почему-то я тогда не догадался освободить АК от усталости. Ведь получалось же, когда она работала продавцом-консультантом…