Ироническая проза. Василий Шарлаимов (г. Фафе, Португалия). Степан и меценат

За стеклянной витриной кафе в тихом пруду игриво плескались пестрые уточки. Зеркальная гладь рукотворного озера отражала могучие стволы и кроны пихт и кедров, горделиво возвышающихся на его пологих берегах. И только печальная плакучая ива склонила свои гибкие ветви над поверхностью пруда, разглядывая жалкие остатки своего когда– то пышного наряда. Утренняя буря сорвала с нее золотистое осеннее одеяние и она, словно нимфа, стыдливо пыталась прикрыть руками– ветвями свою грациозную наготу. С обрывистых берегов небольшого островка посредине озера жидким кристаллом с тихим журчанием падали воды искусственного водопада. Воздушно– ажурный пешеходный мостик соединял этот крохотный клочок суши с берегом, позволяя немногочисленным зевакам любоваться живописным видом со смотровой площадки островка.
В кафе было тихо и уютно. Перед Степаном на столе стояла разнокалиберная батарея пивных бутылок с ярким разнообразием всевозможных наклеек. Здесь было и светлое пиво, и темное, и бархатное, и крепкое, и безалкогольное. Часть бутылок Степан принес с собой, часть же заказал уже здесь в кафе. Прищурив глазки, он с пристальным вниманием исследовал надписи на этикетке одной из бутылок, затем глубокомысленно промычал: "У– у– у– гу!" и, пристроив горлышко между своими мощными челюстями, резко повернул бутылку вверх. Раздался металлический щелчок и горлышко бутылки появилось изо рта Степана уже откупоренное. Гигант сделал несколько жевательных движений и выплюнул пробку на средину стола.
– Main Gott!– воскликнула почтенная пожилая дама, видимо немецкая туристка, сидевшая за соседним столиком. Она судорожно прижала к себе маленькую пушистую собачонку, будто опасаясь, что та может случайно попасть между челюстями этого грубого и неотёсанного дикаря. Мне самому стало не по себе, словно я засунул в рот зеленоватый лимон и откусил его добрую половину. Скулы свело нестерпимой болезненной судорогой.
– Ты что делаешь? Ты же повредишь эмаль. Считай, что кариес теперь обеспечен!– наконец, выдавил я из себя.
Степан недоуменно поднял со стола пробку, внимательно осмотрел её со всех сторон, а потом удивленно протянул мне со словами:
– Да чего ты зря волнуешься! Погляди! Не одной царапины нет! А ты что, их коллекционируешь?
– Нет. Я коллекционирую зубы,– раздраженно буркнул я. Похоже, Степан и слыхом не слыхивал о кариесе и о том, с чем его едят. Исполин добродушно улыбнулся, показав два ряда безупречно ровных белоснежных зубов, затем неспеша поднес бутылку ко рту. Его кадык три раза дернулся, и пустая бутылка брякнула донышком о столешницу. Степан размашисто вытер рукавом губы и довольно крякнул на весь зал.
Дама с собачкой пересела на дальний край своего стола и стала быстро доедать пироженное, запивая его большими глотками кофе с молоком.
– Ты так и работаешь у сеньора Педру?– спросил я у гиганта.
– Педру?– удивился Степан.– Ах, нет! К несчастью, нет. Педру у нас был мелкой сошкой, мальчик на побегушках. А настоящим гранд– патроном был дон Фернанду. Вот это личность! Стройный, подтянутый, весь полон благородства и достоинства. Ну, настоящий идальго!
Я чуть насмерть не поперхнулся своим кофе, услышав такое заковыристое испанское слово из уст Степана, который и о существовании самой Испании узнал только проезжая через неё в Португалию. Я зашелся неудержимым душераздирающим кашлем. Воздуха не хватало, сознание помутилось, на выпученных глазах выступили обильные слезы.
– Что? Не в то горло пошло?– сочувственно поинтересовался Степан.– Ничего! Сейчас помогу!
И он несколько раз своей могучей дланью хлопнул меня по спине. Если бы он ударил чуть– чуть сильнее, то, наверное, лёгкие с бронхами вылетели б через мой открытый рот, а вместе с ними так же и переломанные ребра грудной клетки.
– Ну что? Прошло?– ласково спросил Степан, склоняясь надо мной.
– Я думал, жизнь моя прошла окончательно и бесповоротно,– прохрипел я, утирая слёзы салфеткой.
– Ну, для того и существуют друзья, чтоб помочь в трудную минуту,– добродушно промолвил услужливый медведь и опрокинул внутрь себя содержимое очередной бутылки пива. Лицо его вдруг окаменело, глаза выпучились, и он громко срыгнул.
В кафе наступила мёртвая тишина. Я осторожно осмотрелся вокруг. Немецкая туристка застыла с куском пироженного во рту, не решаясь его проглотить. Посетители смотрели на нас без особого восторга и энтузиазма. Лишь пожилой сухопарый англичанин с понимающей улыбкой пояснил своей не менее тощей и чопорной супруге:
– Child of nature! (Дитя природы).
А Степан потянулся и невозмутимо спросил меня:
– О чём это я гутарил?
– Об идальго,– напомнил я.
– О чём, о чём!?– несказанно удивился Степан.– Ах, да! Дон Фернанду имеет огромную усадьбу на берегу реки Доуру. Её окружают хорошо возделанные виноградники и сады. Но основной доход патрону приносит его дорожно– строительная фирма. В преддверии Чемпионата Европы по футболу фирма имела многочисленные и щедрые заказы. Но португальские рабочие не желали работать более 8 часов в день. Услышав об украинцах, готовых работать хоть по 24 часа в сутки, патрон нанял нашего брата в количестве около 50 человек. Часть жила в вагончиках по месту работы, а нашу бригаду шеф поселил во флигеле возле своего особняка. Патрон нас всех легализировал! Жили мы в чистоте и достатке. Платил нам Дон Фернанду по– честному, как своим. Завтракали и ужинали мы в столовой флигеля, причем готовила нам наша повариха Мария из Бердичева. Обедали же обычно в ближайшем к месту работы кафе или ресторане. И все за счет патрона! А по праздникам и выходным нам приносили бочонок вина из погребов шефа. Хотя и без того к завтраку, обеду и ужину подавали по бутылке "сухаря" на брата. Конечно, нам этот бочонок на один зуб. На такую– то ораву! Приходилось посылать гонца в ближайшую деревню. Еще в первый месяц работы мы как– то набрались, и давай петь во всю глотку: "Цвiте терен, цвiте терен..." Да так задушевно! Патрон тихонько подошел, долго задумчиво слушал. Ничего не сказал. А через месяц нам привезли украинские музыкальные инструменты. Оказалось, что в украинских бригадах многие ребята умели играть на них. А горничная шефа Оксана и ее муж, садовник Виталий, закончили в Херсоне культпросветучилище. Они организовали нечто вроде маленького ансамбля народной песни. И, когда к Дону Фернанду приезжали высокие гости, устраивали на летней сцене в парке усадьбы концерты. Мы играли и пели, а Оксана с Виталием танцевали гопак. Лично я стучал в бубен.
Степан одним махом опорожнил очередную бутылку пива, снова довольно крякнул и спросил:
– О чём это я?
– О музыке,– напомнил я.
– Ах, да!– встрепенулся Степан.– Купил на днях CD– диск Карлоса Сантаны "Шаман". Потрясающий концерт! Особенно композиция "Новус", где поет Пласидо Доминго.
К несчастью, я как раз поднес чашку ко рту и во второй раз поперхнулся своим кофе. Кашель согнул меня пополам, слезы ручьями потекли из раскрасневшихся глаз. Я ведь думал, что Степан знает лишь о Софии Ротару и то понаслышке, а тут такая осведомленность о новостях шоу– бизнеса!
Степан снова поднял свою могучую лапищу, намереваясь облегчить мои страдания.
– Не надо!– в ужасе прохрипел я,– Как– нибудь и сам выкарабкаюсь. Ты говорил о том, как хорошо относился к вам ваш гранд– патрон.
– Но далеко не ко всем одинаково,– скорчил кислую мину исполин,– Вот Серёгу– роялиста из моей бригады Дон Фернанду постоянно допускал в свой дом.
– И приверженцем какого короля был ваш Серёга?– искренне удивился я.
– Да причём тут король!?– посмотрел на меня, как на идиота, Степан,– Серёга был профессиональным консервáтором– роялистом.
Наверно, вид у меня действительно стал идиотским.
– Сергей, как и я, стучал, но не в бубен, а по клавишам рояля. Допёр?– растолковал мне гигант,– Он закончил в Киеве консерваторию, но долго не мог найти дома работу, и нужда заставила его податься на заработки. Не знаю, как шеф узнал о его способностях. Но он разрешал Серёге регулярно тренироваться на белом рояле в гостиной своего особняка. И, в конце концов, запретил роялисту работать на дороге, сказав, что тот не имеет право гробить такие изящные музыкальные пальцы. По протекции патрона Серёга устроился и играет теперь в каком– то оркестре во Франции.
– Я вижу, вы жили у Дона Фернанду, как у Христа за пазухой!– позавидовал я тернопольцу.
– Ну, да!– кивая, продолжил Степан.– Все было бы хорошо, да вот только сеньор Педру уж очень нас недолюбливал. Чуть что – сразу бежал с доносом к гранд– патрону. Португальцы обычно вместо "доносить" говорят "критиковать". Особенно этот критик– аналитик меня не переваривал. Я был для Педру, как Бельмондо в глазу.
– Ты хотел сказать, "как бельмо в глазу",– осторожно поправил я гиганта.
– Еще хуже!– отчаянно махнул рукой Степан.– Я был, как сучек, в глазу души его!
Я воздал хвалу Богу, что не пил кофе в этот момент, а то б несомненно снова поперхнулся. Слова исполина поразительно напоминали цитату из "Гамлета".
А Степан, неторопясь, продолжал свою повесть:
– Однажды Иван из Стрыя, мой сосед по комнате, "надравшись" до поросячьего визга, намалевал куском угля на стене над моей кроватью голую бабу. Или, как говорят в артистических кругах, обнаженную с маху. (Прим. Именно так было сказано.) Ну, чего удивляться? Мужик почти год дома не был. Истосковался по женской ласке. А Педру увидел этот натюрморт с арбузами и окороками, и бегом с доносом... то есть с критикой к Дону Фернанду. Мол, имущество патрона испортили! Тот пришел, долго– долго глазел на мазанину Ивана. То подойдет, то отойдет, то голову задумчиво наклонит, потирая подбородок. А затем спросил меня: "Твоя работа?" Но я ведь не штатный критик! Молчу, как партизан в гестапо, крепко стиснув зубы. А Иван, честный парень! Как выскочит вперед, как заорет, рванув ворот на рубахе:
– Режьте меня на куски, стреляйте в меня из "Базуки"! Я это сделал, моя это работа!" (Прим. "Базука" — здесь – модель гранатомета США. Базука – музыкальный греческий инструмент).
Патрон ничего не сказал, развернулся и ушел. А на следующий день Ивану привезли мольберт, кисти, карандаши, краски, бумагу. И представь себе! Иван, вместо того, что б дудлить вино, все свободное время рисовал разные картины. А портрет патрона его работы висел в кабинете Дона Фернанду на самом видном месте.
– Да ваш Дон Фернанду – меценат!– пораженно воскликнул я.
– Нет– нет!– вполне серьезно возразил Степан.– Его фамилия – Магельяеш.
– Вот те на! Не тот ли это Фернандо Магеллан, который плавал вокруг земного шара?– плоско пошутил я. (Прим. Фернау Магельяеш – португальское произношение фамилии мореплавателя).
– Не думаю,– отрицательно покачал головою Степан,– В бассейне своей усадьбы он иногда плавал в жаркую погоду. А вот плавал ли он где "на шару"...? Не думаю. Он ведь не дитя малое.
Очередная порция пива с бульканьем исчезла в бездонной утробе великана.
– О чём это я?– спросил он рассеянно.
– О дите малом, – напомнил я.
– Ну, не совсем уж и малое! Есть у Дона Фернанду сынишка! Настоящий лодырь, тунеядец и разгильдяй! Вечный студент. За папины денежки окончил университет в Куимбре. Так ему мало! Поехал в Сорбонну учиться и там несколько лет штаны протирал. А теперь в Оксфорде дурака валяет. Бывало, приедет к папаше на каникулы, и нет, чтобы родителю по хозяйству помочь, а сразу – шусь! – в библиотеку отца! И днями оттуда не вылазит. Кстати, библиотека у Дона Фернанду – огромнейшая! Там даже есть полное собрание сочинений Ленина, правда, на французском языке. Если б у нас в Украине да сдать эту библиотеку на макулатуру, то можно б было безбедно прожить всю оставшуюся жизнь. А на следующие каникулы сынок патрона собирается ехать в экспедицию в джунгли Амазонки, что б там найти какое– то затерянное, забытое Богом племя индейцев. Миклухо– Маклай недоделанный! Как бы он сам лично не оказался гуманитарной помощью голодающим каннибалам Приамазонья!
Степан залпом опустошил очередную бутылку пива, поднял свои голубые, подернутые поволокой глаза к потолку и растерянно спросил:
– О чём это я?
– Об Амазонке,– подсказал я.
– Ну, да!– оживился Степан.– Дочь Дона Фернанду – настоящая амазонка! С утра на пегой кобыле галопом вылетала из конюшни и за полчаса объезжала обширные папашины владения. Иногда в трусах и в майке бегала кроссы по пересеченной местности, а то в бассейне по часу плавала туда– сюда, будто собиралась переплыть Ла– Манш или Гибралтар. А то в тире часами стреляла из лука, а Оксана только и успевала ей вешать новые мишени. И была же охота ей заниматься этим!?
Степан откупорил зубами следующую бутылку, внимательно изучил надпись на ее этикетке, брезгливо поморщился, но пиво всё– таки выпил.
– И что я только что сказал?– заплетающимся языком спросил он.
– И была охота...– начал было я.
– Ах, да!– перебил меня рассказчик.– Об охоте! Любил Дон Фернанду ходить на охоту, но, как дедушка Ленин, ружья с плеча никогда не снимал. Ходил по горам, долинам, любовался зайчиками, лисичками, птичками разными. Так порожняком домой и возвращался, зато довольный и счастливый от живого общения с Природой. Виталий говорил, что ни разу не счищал копоть из стволов его ружей. А в одной из комнат особняка патрона все стены были увешаны разнообразными охотничьими ружьями. Гордостью Фернанду была тульская двустволка, инкрустированная серебром. Он её очень любил.
И снова пенное пиво забулькало в глотке Степана. Гигант бережно поставил пустую бутылку на стол и тщательно вытер рукавом мокрые губы, а заодно и нос, которым он нервно шморгал.
Какой– то сердобольный француз, сидящий со своим многочисленным семейством за столиком справа от нас, галантно предложил Степану свой изящный кружевной носовой платок со словами:
– Сильвупле!
Степан, неожиданно для меня, изыскано поклонился французу и бегло произнес:
– Же ву сюй трэ реконэсан. Сэ бьен домаж, мэ же сюй зоближэ де рефюзэ. (Я вам очень благодарен. Очень жаль, но вынужден отказаться).
Он вытащил из кармана носовой платок размером с альпинистскую палатку и, набрав воздуха в свои могучие легкие, оглушительно высморкался. Казалось, легкий шквал пролетел над столиками кафе. С соседних столов послетали на пол салфетки, а за окном пестрые уточки испуганно сорвались с поверхности пруда и стремительно унеслись в небесную даль.
– Donner– Weter!– взревела разгневанная немецкая туристка, вскочила на ноги, подхватила свою до смерти перепуганную собачку и чеканным строевым шагом направилась к выходу. Столы вокруг нас как– то сразу опустели. Лишь невозмутимый англичанин хладнокровно заметил своей изящной супруге:
– Savage country (Дикая страна).
И залпом выпил стакан шотландского виски.
– Смотри! Как– то сразу посвежело, и воздух стал чище!– заметил гигант, с любопытством оглядываясь по сторонам,– Так на чём же я остановился?– поинтересовался он, вытирая свой раскрасневшийся нос.
– Он её очень любил,– повторил я его последние слова.
– Кого?– ошалело посмотрел на меня великан и, вдруг, затуманенный его взор прояснился.– Ах, да! Патрон просто обожал свою дочурку Биатрис. А она с первого дня втрескалась в меня по самые уши. Ну, сам понимаешь – парень я видный, привлекательный!– и Степан самодовольно пригладил свой короткий чубчик и приосанился,– Она ходила вокруг меня, томно вздыхала, строила глазки. Но не тут– то было! Я стойкий боец! Тем более, что меня дома ждёт Катюха."
– А как же Джулия?– лукаво ухмыльнулся я.
– Ну, то совсем другое дело!– смутился Степан и потупил свой взгляд,– То было какое– то затмение, помрачнение разума. Я был тогда под стрессом, в шоке от нежданно сложившихся обстоятельств. И давай больше не будем вспоминать об этом!– вдруг не на шутку рассердился исполин.
– Да ради Бога! Замётано!– примирительно улыбнулся я.– Так чего там было с Биатрис?
– А чего– чего? А ничего!– передразнил меня Степан,– Да и не нравилась она мне! На лицо она, конечно, была смазливая, синтетичная.
– Ты хотел сказать "симпатичная",– ненавязчиво поправил я.
– Ну, да. Именно так я и хотел сказать. А вот фигура...– и на лице Степана появилось брезгливое выражение.– Кожа да кости! Биатрис возомнила себя великой балериной. В особняке была зеркальная комната, где она под музыку под руководством какой– то тощей ведьмы из Лиссабона дрыгала ножкой и вертелась волчком. Иногда у нее очень даже неплохо получалось, но до Анастасии Волочковой ей расти и расти.
Я не поперхнулся кофе в третий раз лишь потому, что давно перестал подносить чашку к своим губам, опасаясь, что Степан в очередной раз поразит меня "бриллиантом" своего познания. Я еще не встречал в Португалии человека, который знал бы имя примы Большого театра. (Прим. В 2001– ом году Волочкова еще работала в Большом театре.) Так можно было и заполучить расстройство психики, причем в тяжелой форме. В Степане удивительным образом сочеталось невежество с "искрами" знания в самых неожиданных сферах.
– Биатрис худела, чахла и увядала от неразделенной любви,– продолжал, почесывая затылок, Степан.– А потом уехала лечить свою затянувшуюся депрессию в Швейцарию. Там она лазила по скалам, нюхала эдельвейсы, лечила нервы, созерцая прекрасные альпийские горные ландшафты. И, в конце концов, сорвалась с обрыва и сломала ногу. Но клянусь, это всё не по моей вине.
Гигант тяжело вздохнул и склонился над столом. Очередная пробка брякнула на уже солидную кучку своих подруг, и свежее пиво перекочевало из темной бутылки в желудок моего собеседника.
– О чем это я?– озабоченно спросил меня Степан, поднимая свои лазурные, затуманенные алкоголем глаза.
– О вине,– напомнил я.
– Да– да! Из– за вина я, собственно говоря, и погорел.– печально пробормотал Степан,– Недалеко от нашего флигеля был огромный винный погреб в высоченными дубовыми бочками. Там Дон Фернанду хранил вина из урожая собственных виноградников. Конечно, нам перепадало из этих запасов на завтрак и ужин, а по выходным дням и праздникам и на обед. Но на нашу орду – это капля на рыло! Висел на дверях погреба такой вот простенький замочек "сим– сим откройся". И ребенок согнутым гвоздем откроет. Ну и стал я туда наведываться. С бочек как– то стрёмно было брать. Там везде стеклянные трубочки с заметками уровня. А в глубине погреба стоял старый деревянный стеллаж, такой пыльный и ветхий на вид. Там все бутылки лежали в ячейках, причем наклоненные пробками вниз. Посмотрел я на эти грязные бутылки; наклейки какие– то выцветшие, буквы корявые, кое– где нарисованы дамы и кавалеры в допотопных нарядах. И все покрыто толстым– толстым слоем пыли. Ну, думаю, валяется всякий хлам, до которого у патрона руки не доходят, чтоб выбросить. Когда я работал в Тернополе на товарной станции, старые грузчики– алкаши научили меня сливать содержимое бутылок, не нарушая вида целостности пробки. Ну, чтоб было совершенно незаметно. Для этого нужны не очень– то и хитрые приспособления. И стал я тихонько сливать вино из тех бутылок, а чтоб в глаза не бросалось, наполнял их дождевой водой из бочки, что стояла возле погреба. А потом еще и притрушивал бутылки серой мукой, что позаимствовал на кухне. И сам бы Шерлок Холмс со своим доктором– прилипалой не заметили бы подвоха!
Несколько месяцев я тайно наведывался в винохранилище, сливал vinho (Прим. вино. порт.) в пятилитровую канистру и радовал сотоварищей нежданным угощением. И все было бы хорошо, если б к Дону Фернанду не припёрся его старый друг из Франции. Такой себе старенький профессор в очёчках, с усиками и бороденкой клинышком. Ну, вылитый тебе Троцкий! Патрон с ним так долго обнимался, целовался, будто они с пеленок не виделись! А потом Фернанду самолично вприпрыжку помчался в погреб. Смотрю, тащит одну из тех заброшенных бутылок. Стер муку с наклейки, пальцем в неё восторженно тычет и так радостно что– то рассказывает старому оппортунисту. Зашли они в усадьбу. С полчаса было тихо. А потом я услышал нечеловеческий рёв, от которого кровь в жилах стыла. Будто мумия Имен– Хотепа восстала и воскресла! "Степан!!!"– в дикой, звериной ярости орал Фернанду. И как он только догадался, что это моя работа!!? Не иначе кто– то "заложил". Выскакивает из двери с тульской двухдулкой в руках и, как резаный, поросенок визжит: "Убью!!!" Да так истошно, что я поверил! Наверно, вода, которую я заливал из бочки в бутылки, оказалась насквозь протухшей. Лицо перекошенное, глаза налитые кровью, из оскаленной пасти клыки торчат и слюна капает! Ну, точь– в– точь кровожадный властелин вампиров граф Драчила!
– Дракула!– запротестовал я.
– Нет– нет! Ещё страшнее!– отмахнулся от меня Степан,– Ну, я дёру! Я ведь его таким разъяренным никогда не видел. А этот альтурист хренов как шарахнет из обоих стволов мне в след!
– Альтруист,– несмело поправил я.
– Ну и вот, результат на лице,– тяжело вздохнул Степан, не обращая внимания на мою реплику.
Я с тревогой осмотрел лицо своего собеседника. На нем на первый взгляд как будто все было в порядке. По крайней мере, в лучшую сторону ничего нельзя было уже исправить.
– Ты хотел сказать "результат на лицо"?– нервно переспросил я.
– Ну, не совсем, чтоб на лице. Я бы даже сказал совсем не на лице,– болезненно поморщился Степан,– А вот две дробинки до сих пор в левой ягодице сидят. Теперь я приближение непогоды за 24 часа чувствую. Хорошо хоть не картечью стрелял!
– И чем же все это закончилось?– с нетерпением полюбопытствовал я.
– Да чем– чем...– Степан огорченно откинулся на спинку стула,– Ночью ребята вынесли мои вещи и я подался искать счастье в другие края. Оказывается, я уничтожил коллекцию элитных вин, которую Фернанду всю жизнь собирал, а до него еще его отец и дед. Там были вина чуть ли не 300– летней давности! Но откуда же мне было знать?
– Но хоть какое это элитное вино на вкус?– не унимался я.
– Да так себе. Кисляк кисляком!– пренебрежительно махнул рукой гигант,– Хотя иногда попадался "крепляк" не хуже херсонского "Рубина" или "Беломицина". (Прим. "Беломицин" – народное название крепленого вина "Біле міцне".) С тех пор я вина больше не пью. У меня на него появилась стойкая алегрия. (Alegria– радость, веселье. порт.)
– Аллергия,– быстро поправил я Степана.
– Теперь пью только пиво.– не замечая поправки народного депутата, продолжал рассказчик,– Сейчас я работаю в другой дорожно– строительной фирме. Платят не так хорошо, как у Фернанду. А всех украинцев Магельяеш по истечению срока контрактов поувольнял. "Остыл" он к нашему брату. Правда, рассчитал всех по честному, до эскудо! Только Оксана и Виталий остались работать у него в доме. А гранд– патрон набрал в свою фирму бразильцев. Они хорошо пели, танцевали ламбаду и самбу для гостей на летней сцене в его саду. Но работали не очень– то и усердно. А как только шеф их легализовал, они, как тараканы, разбежались по крупным городам. Работают теперь в разных барах, кафе и ресторанах официантами, барменами, музыкантами и танцорами.
Потом Фернанду набрал африканцев не то с Анголы, не то с Кабу– Верды. Теперь они танцуют для гостей патрона вокруг костра в боевой раскраске и с копьями наперевес. И дико завывают. Я иногда звоню Виталику, чтобы узнать свежие новости.
Степан не очень уверенным движением откупорил последнюю бутылку и, в этот раз, не спеша, смакуя, "выцедил" ее содержимое.
Внезапно тишину зала кафе разорвал резкий оглушительный звук. Нечто подобное я слышал только один раз в жизни. Двадцать лет назад мы с кумом на маленькой яхте в Черном море попали в жестокий шторм. Неожиданно налетевший шквал со звуком пушечного выстрела разорвал в клочья наш грот парус.
Воздух наполнился газом с едким запахом, который разъедал глаза и серьёзно затруднял дыхание.
Степан густо покраснел, повернулся к окаменевшему англичанину, у которого глаза стали больше, чем его очки, и виновато по– русски произнес:
– Простите, сэр! Нервы совсем стали ни к черту!
– Понэмай!– вдруг по– русски ответил джентльмен, бросил на свой стол крупную банкноту, подхватил под руку свою теряющую сознание супругу и, на негнущихся ногах, быстро поволок ее к выходу.
Оставшихся посетителей, словно ветром сдуло, и кафе мгновенно опустело. Лишь обслуживающий персонал испуганно выглядывал из– за стойки раздаточной. Через открытую дверь кухни я увидел, что повару стало плохо, и официант отчаянно пытался привести его в чувство. Ошалевший поваренок суетливо бегал по кухне, распрыскивая во все стороны аэрозоль дезодоранта.
– Ну, Степан!– заметил я, когда запах "иприта" немного рассеялся,– Ты сегодня нанёс катастрофический, непоправимый ущерб португальской туристической индустрии.
– Это всё пиво!– уныло пробубнил Степан,– Меня всегда после него пучит.
– А ты не пробовал пить пива чуток поменьше?– укоризненно спросил я.
– Пробовал!– горько вздохнул гигант,– Всё равно пучит!
– Идём отсюда!– скомандовал я и потащил Степана за руку к выходу,– Пока нас не обвинили в злонамеренном умысле! Вспомни теракты в Токийском метро!
Мы вышли из кафе и побрели к обрывистому берегу реки Доуру. На западе с трудом пробивалось сквозь серую дымку неяркое зимнее солнце. Внизу над водою клубился густой призрачный туман. В ветвях кедров и елей раздавались звонкие голоса певчих птиц, будто бы не сумрачный декабрь подходил к концу, а жизнерадостный май настойчиво стучался в двери.
По крутому склону берега, мелодично журча, сбегал с уступа на уступ хрустальный ручеек.
"Щебечут птицы, плачет соловей,
Но ближний дол закрыт ещё туманом.
А по горе, стремясь к лесным полянам,
Кристаллом жидким прыгает ручей".
– Как красиво сказано!– восторженно прошептал взволнованный Степан,– Чьи это слова?
– Петрарка,– коротко бросил я, не заметив, что только что произнес стихи вслух.
– Петрарко, Петрарко...– задумчиво повторил Степан.– Я как– то встречал в Фамаликау Ивана Петрарко из Борислава. Но не думаю, чтоб он смог такое сочинить. С ним, кроме как о бабах и о выпивке, не о чем было и поговорить.
Мы неспешно брели по пустынным аллеям под сенью гигантских деревьев, вдыхая полной грудью живительно– чистый лесной воздух. И, казалось, сама Природа– Мать вливала в нас неодолимую силу и надежду в то, что счастье всё– таки озарит своей доброй и щедрой улыбкой нашу серую эмигрантскую жизнь.