Сатира. Валерий Роньшин (Санкт-Петербург, Россия). Три антирассказика

Войнушка в/ч 7257

антимилитариЦкий рассказик

Войнушка на утренней зорьке начиналась. Но зорька утренняя пока что ещё не занималась над в/ч 7257. Поэтому машинки ещё стояли, автоматики ещё лежали, а солдатики ещё спали – без задних ног и передних рук. И снились солдатикам «хиханьки да хаханьки» любимых девочек и «оханьки да аханьки» любящих мамочек… Рассвет между тем начинал потихонечку брЮзжать.
– Поооооодъё-оооом, мля-ааа!.. – приказывал батяня-комбат.
Сорок пять секунд – и солдатики уже не на койках лежат, а в строю стоят.
– Рааааавняйсь!! – командовал батяня. – Смиииииррррно!..
У солдатиков только что члены здоровенные, а сами-то они – как дети малые. Не скомандуешь им «равняйсь смирно» – так они смирно и не подравняются.
– Автомат надо держать вот так вот, – показывает комбат-батяня, – а не вот так вот, – снова показывает батяня-комбат. – Ясно, мля?!
– Так точно! – отвечают солдатики.
– На войне воевать – это вам, мля, не пену с кружки сдувать! – поучает батяня. – Вопросы есть?!
– Никак нет! – отвечают солдатики.
– Тогда пааааааа мааааааашиииинам, мляяяяя!
Расселись солдатики по машинкам и поехали на войнушку.
Едут солдатики со своими автоматиками в руках да со своими тараканчиками в головах. А другие тараканчики их уж в горах поджидают. Затаились там, сидят и усами шевелят.
– Христос акбар, – лопочут по-ненашему. – Алягер ком алягер.
А тут и наши солдатики на машинках подкатывают. И войнушка начинается. Ну а чего, действительно, резину-то тянуть? Пораньше начнёшь – пораньше закончишь.
– Фьюти-фьюти-фью… – будто соловьи-соловушки, свистят-заливаются наши пули-дуры.
– Тра-та-та-та-та… – тарахтят в ответ не наши пулемёты-дураки.
– Вперё-ооод, мля-ааа! – приказывает батяня-комбат. – За Ррррродину, мля-ааа!…
И все наши солдатики, как один, – вперёд и ни шагу назад. ПотомуШто согласно воинскому уставу приказы не обсуждаются, а – выполняются.
Кааааааааааароче, полегли все наши солдатики за Родину, как это у нас и полагается.
Но ничего-о-о, ничего-о-о… Наши девчушки ка-а-к поднатужатся да ка-а-к поднапружатся – и нарожают новеньких солдатиков для новеньких войнушек.
А полёгшие солдатики после войнушки домой вернулись к своим любящим мамочкам и любимым девочкам. Виртуально, разумеется, вернулись. А реально – так в горах и остались куковать: ку-ку, ку-ку, ку-ку... ПотомуШто, как в старой песенке поётся: «Лучше гор могут быть только горы».
Комбат-батяня же в целости и сохранности дислоцировался в расположение в/ч № 7257. «Ну и солдатики, мля, – бурчал он под свой батянекомбатовский нос, – учишь их учишь – как об стенку горох – автоматы вот так вот надо было держать, а не вот так вот». Сиди тут теперь в пустой казарме и жди нового пополненья до морковкиного заговенья. А войнушка между тем стоять будет.
А в казарме – тишина тишайшая, прямо как масло масленое. ПотомуШто тихий ангел прилетел. Даже два тихих ангела прилетело. Целуются, милуются, под потолком летаючи, невзирая на воинский устав.
Увидел комбат-батяня этакое непотребство на территории вверенного ему объекта и ещё больше осерчал.
– Сгною обоИх!!! – ором орёт, голову к потолку задравши. – Два наряда вне очереди! – приказывает. – На кухню, мля!
Приказ начальника, как известно опять же из устава, закон для подчинённого.
– Есть два наряда на кухню! – козыряют ангелы крылышками и улетают в солдатскую столовку чистить картошку.
А потомуШто картофелечистка сломалась как всегда.


Сон о том, как я всегда был готов
антисовеЦкий рассказик

Вот и новый день. Какой-то по счёту. Не помню уж какой. Ночью мне приснилось, что я раздвоился. Я беру свой мобильник. Я набираю свой номер.
– Слушаю, – говорю я.
– Это я? – спрашиваю я.
– Я, – отвечаю я.
Значит, сон продолжается…
Тогда я решаю позвонить своей бабушке и извиниться перед ней. Дело в том, что когда она умирала – в ту самую минуту – я лежал в постели с какой-то тёткой; ну, или говоря современным языком – тёлкой. Не помню уж её фамилии, а звали ту сучку – Олей. Она работала официанткой на сухогрузе.
– Знаешь, какой ты у меня? – спрашивала Оля.
Я не знал. Я предполагал, что второй. Ну третий.
– Семьдесят пятый, – говорила она.
Я посчитал: это был как раз экипаж трёх сухогрузов.
– Надо было сразу с капитаном перепихнуться, – говорила мне сучка Оля как бы в утешение. – Тогда б другие уже на меня не лезли.
Меня это мало утешало.
...Итак, я звоню бабушке.
– Бабушка, – говорю я. – Милая бабушка...
Только-только наступила весна. Пригревало солнышко. Должно быть, грустно умирать весной, бабушка?..
– А у меня здесь вечная зима, – жалуется бабушка. – Мне так холодно…
Но почему, бабушка?.. Почему?.. Ведь ты же была такая ласковая, такая добрая, тебя же все так любили. Почему же у тебя там не вечное лето?..
И тут выясняется, что моя бабушка в молодые годы служила в ГПУ, пулемётчицей. А я и не знал.
Ночью во дворе заводили машину, чтобы шум двигателя заглушал выстрелы. А к бабушке под прицел заводили врагов революции. У революции оказалось мнооооооооого врагов; ну, или говоря современным языком – до херА. Сначала это был царь Николашка и его прихлебатели с прихлебательницами, затем это были – колчаковцы с деникинцами, потом – троцкисты-зиновьевцы, следом – кулаки да вредители; а уж после к бабушке повалило стооооооолько всякого народа, что вообще стало непонятно, кто есть кто; ну, или говоря современным языком – ху есть ху. Впрочем, перед бабушкиным пулемётом все были равны как на подбор. Включая и бабушкиных начальников, которые у неё менялись трижды. Она же их всех и расстреливала.
Эх, бабушка, бабушка… Ты катала меня в колясочке и меняла мне пелёночки. Вязала мне носочки да руковички. А когда я пошёл в школу, ты приходила к нам на пионерские линейки. Рассказывала о своей комсомольской юности. Повязывала подросшим октябрятам пионерские галстуки.
– Марья Петровна, – спрашивали тебя юные ленинцы, – а как вёл себя перед смертью товарищ маршал Блюхер?
– Мужественно, ребята. Как настоящий коммунист!
– Юные пионеры! – говорила ты. – К борьбе за дело великого Ленина будьте готовы!
– Всегда готовы! – хором отвечали мы.
Вот так-то. Всю жизнь я был готов.
Мне говорили:
– Ты готов?!
Я отвечал:
– Всегда готов!
Молоток, говорили мне, вот тебе за это то-то и сё-то, а ещё вот тебе за это сё-то и то-то. Так что у меня было много-много и того и сего, чего не было у других. У тех, кто не был готов.
Теперь я живу в пункте А. Иногда хожу в пункт Б. Или езжу в пункт В.
А потом возвращаюсь в свой пункт А.
А где-то в стороне катится большой мир.
Пусть катится...


Маленький гадёныш и его придурошная мамаша
антидеЦкий рассказик

Жили-были маленький гадёныш и его придурошная мамаша. Как-то сидели они за столом и ели суп, а маленький гадёныш вдруг – тьфу! – да и плюнул мамаше в тарелку с супом. Просто так, ни с того ни сего; на то ведь он и гадёныш.
– Сыночек, – говорит придурошная мамаша, глядя, как в супе плавает плевок, – зачем ты мне в суп плюнул?
– Я не плевал, – прямо в мамашины глаза врёт маленький гадёныш. – Тебе показалось.
«Может, и вправду показалось», – думает придурошная мамаша (на то ведь она и придурошная). И продолжает есть суп с плевком своего сыночка.
А маленький гадёныш, знай себе, посмеивается.
Наступил Новый год.
Поставила придурошная мамаша для своего маленького гадёныша ёлочку, украсила её игрушечками, зайчика плюшевого под ёлочку посадила...
А маленький гадёныш, чуть только мамаша за дверь, ёлочку повалил, игрушечки разбил, а зайчику уши оторвал.
Возвращается придурошная мамаша в комнату и глазам своим не верит.
– Сыночек, – говорит, – зачем ты ёлочку повалил, игрушечки разбил, а зайчику ушки оторвал?
– Ничего я не ронял, не разбивал и не отрывал, – как всегда, врёт маленький гадёныш.
– А кто ж тогда это сделал? – не понимает придурошная мамаша.
– Не знаю, – пожимает плечами маленький гадёныш.
– А-а, это, наверное, порывом ветра из форточки елочку повалило, и игрушечки сами разбились, – размышляет вслух придурошная мамаша.
– Ага, – ухмыляется маленький гадёныш, – а ещё ветер у зайца уши оторвал.
В общем, так они и жили. Маленький гадёныш делал всякие маленькие гадости своей придурошной мамаше, а придурошная мамаша его за это кормила и поила. Маленький гадёныш с каждым годом ел всё больше и больше и сам становился всё больше и больше, пока наконец не вырос в большого-пребольшого гада. И ему захотелось сделать своей придурошной мамаше уже не маленькую гадость, а – большую.
И вот однажды большой гад открыл свой большой рот и – АМ! – сожрал свою придурошную мамашу. А мамаша возьми да и встань ему поперёк горла, в самом прямом смысле этих слов. Ну буквально не вздохнуть, ни охнуть большому гаду.
– Мамочка, кха-кха... – кашляет и сипит он, – помоги, кха-кха... я ж сейчас задохнусь, кха-кха...
А придурошная мамаша ему из горла отвечает:
– А ты, сыночек, водички попей, я сразу в желудок-то к тебе и проскочу.
Попил большой гад водички, икнул удовлетворенно, да и спать завалился. А мамаша в это же самое время в желудок провалилась, да и сгинула там.
Жалко, конечно, придурошную мамашу. Но недаром ведь говорится: «Придурошных учить – что умерших лечить». Бесполезное это занятие.