Трагедия. Сергей Стреляев (Донецк, Украина). Ночь

Двое в белых касках склонились над тем, что совсем еще недавно называлось человеком. Молчали, держась на почтительном расстоянии, пристально рассматривали останки. Каждый пытался угадать, вспомнить имя погибшего, но раскинувшаяся перед глазами панорама смерти вряд ли этому способствовала. Сложно было вообще упорядоченно размышлять: люди просто наблюдали за случившимся, не способные отвести взгляда. Как завораживает огонь или поток воды, не вызывая определенных мыслей, так и смерть приковывала к себе внимание, скорее используя человеческое подсознание, нежели разум. Здравый смысл временами вспыхивал то в одной, то в другой голове, требуя отвернуться, защититься, но наступивший ступор не позволял прислушаться к благоразумию, продолжал губить психику первой увиденной смертью, такой близкой, отвратительно оголенной. То было совершенно непривычное тело, забираемое родственниками из морга, успевшее всевозможными способами получить достойный, умиротворенный образ. Показалась черная гибель во всем своем безобразии, без прикрас и горячих речей в честь усопшего. Не было тонкой таинственности, представляющей смерть вечной свободой души, вызывающей тихую грусть, подстегивающую размышления о предстоящих путешествиях в межзвездных пространствах. Ничего созданного человечеством за долгие столетия еще не было.
Обоим не раз приходилось слышать, да чего там, зачитывать перед многочисленной аудиторией о несчастных случаях на далеких предприятиях. Ну как в сухом докладе с кучей цифр рассмотреть весь ужас произошедшего? В отчетах за официальностью и человек затирается, куда там проявиться подробностям несчастья! Да и вообще, происходящее в столь отдаленных друг от друга местах мало кого трогало. Совсем иное дело, когда перед тобою человек, обреченный попасть в эти самые отчеты: отпадает необходимость напрягать воображение, гадать, что произойдет после падения с тридцатиметровой высоты. Теперь люди прекрасно знали, как выглядит постигшая человека участь, возможно, в будущем уготованная кому-то из них самих. Хотя и веры в собственную гибель нет и не будет, пока не станет слишком поздно, пока не погаснет сама способность мыслить и существовать.
Распластался на животе. Ноги словно перевернулись для ходьбы спиною вперед: левая ступня неестественно развернута на сто восемьдесят градусов, правой — так вовсе нет. Рядом заросли кустарника — наверняка отлетела туда. Сквозь рваную дыру в костюме льется кровь. Ее так много, что даже пересохшая земля не способна принять всю — черная лужа вязкой жидкости растет вокруг тела, заливает чахлую траву, наполняет выбоины в грунте. И хвала небесам, человек лежит лицом вниз, не выставляя на всеобщее обозрение сломанную, перекрошенную в труху челюсть. Скрыты вытекшие глаза, свисающие с лица, словно резина с испорченной куклы, лоскутки кожи, не укрыта белизна черепа. Но ничего не мешает любоваться тем, что оставила смерть, тем, что минуту назад мыслило, отвечало за личность, воображало свое могущество или ничтожество. Череп треснул, как куриное яйцо, приобретя подобную же форму. Содержимое выплеснулось, разлетевшись далеко вперед. В кровавом месиве просматриваются осколки костей. И видимое на рентгеновских снимках предстает без специальной аппаратуры.
Разрастающаяся лужа крови заставила сделать шаг назад. В кармане одного из парней зазвонил телефон. Пришло время подумать о насущном.
— Мирошенко, что у вас происходит? План не выполнен! Агрегаты останавливаются!— только начальствующий тон горного диспетчера вернул парню дар речи.
Сказанное же рядом стоящим коллегой не воспринималось всерьез, барахталось где-то в тумане далеко и не нужно.
— Несчастный случай, — через силу выдавил Павел и испугался собственного голоса, увиденное подействовало на него сильнее, чем он сам того ожидал. Почувствовав нестерпимую жажду и желание выкурить, эдак, сигарет пять за раз, облизал пересохшие губы.
— Что случилось? — насторожились на другом конце, но голос, привыкший отдавать распоряжения, не изменился (постоянное недовольство не собой — подчиненными).
— Насмерть разбился, — сменный мастер еще раз осмотрел — труп, но опознать так и не смог.
С минуту слышались только электронные щелчки в трубке да затихающие двигатели цеховых агрегатов.
— Кто такой? «Скорую» вызвали?
— Незачем вызывать. Опознать пока не могу, — опасаясь за туфли, сделал еще шаг назад.
— Я «скорую» вызываю. Да и готовься, — прибавил более угрожающе, — теперь всем достанется. Скоро комиссия нагрянет. Советую заранее, пока время терпит, обдумать показания. Да смотри, чтоб у всех совпадали!
Еще не отняв трубки от уха, слушая короткие гудки, Павел вопросительно посмотрел на мастера по ремонту — второе лицо в смене.
Сняв каску, Башко отер рукавом выступивший со лба пот. Спохватившись, вынул платок и промокнул им русые волосы.
Сомнений не было: оба слышали одно и то же.
— Сколько раз я тебе говорил, завари перила?! — упреком ответил Павлу.
Оба нехотя подняли головы кверху, там с высоты свисали прогнившие прутья металла. Звон ударов, вызываемый ветром, дробно отдавался внизу, какая-то мелочь сыпалась на каски.
— Чем я тебе заварю? Где электроды? — зло огрызнулся Павел, выпучив покрасневшие глаза, по привычке полез в карман и, не найдя платка, громко высморкался в траву. — Ты же знаешь, их нет на складе. Сказали варить только самое необходимое.
— Заварили, мать вашу… Ладно, давай думать, как выкручиваться. Нечего тут спорить.
— Из чего выкручиваться? — молодой начальник действительно не понимал положения.
— И тебя, и меня посадить могут, на деньги накажут уж точно. Наряд, — презренно бросил рукою на труп, — от нас получил, и мы под ним подписались.
— Черт. Съездил на море! — сплюнул в траву Павел. — Зачем я только повелся на такую работу. Нужно было подождать и сразу в управление. Нет же! «Ох, мама, мама, зачем ты настояла»? Тоже мне должность — дежурный козел отпущения.
— Вон, смотри, — пытаясь подобраться ближе, Башко указал на ноги потерпевшего.
— И что?
— В кроссовках, не по форме обут!
— Конечно, это мы укажем. Явно же мало, — задумался начальник и тут же отбросил мизерность зацепки, хотя в объяснительной решил указать все.
Из-за угла выкатила карета «скорой помощи», следом показалось несколько легковушек. Медики, не подходя, констатировали смерть. Затем появился главный инженер и начальник цеха.
Взглянув на труп и зло выругавшись, Сотков отвел инженера в сторону. Последнему стало плохо от запаха крови.
— Мирошенко! Что скажешь? — инженером занялись медики, освободив менее впечатлительного начальника.
— Да ботинок нет, — промямлил мастер, не поднимая головы.
— Ботинок? — Сотков непонимающе всмотрелся в труп. — Дурь какая-то, — начал он выходить из себя, увидев на штанине свежее пятно крови. — Кто это такой? — подобрал горсть пыли, засомневавшись, высыпал обратно.
«Хуже только сделаю, размажу…»
— Женя это. Электрик наш, — вокруг успела собраться толпа, составляющая рабочую смену. Большинство поснимали каски. Стоя за спинами начальства, не смея подойти ближе, рабочие нещадно дымили. То там, то сям вспыхивали сигаретные точки.
Кто-то назвал фамилию. Сотков пожал плечами, выказывая незнание подчиненного.
— Забирайте, — прикрикнул на медиков. — Афанасьев, сколько он у нас работает?!
Главный инженер глубоко вздохнул, скрываемый темнотой, все еще не пришедший в себя, не ответил.
— Лет двадцать будет, — отозвался все тот же голос, назвавший фамилию.
— Почему не грузите? Эй, ребята!
— Не положено. Милицию ждем. Фотографии нужны, — откликнулись медики.
— Чтоб вам провалиться! Меня месячного оклада лишат, я вам тогда жизнь веселую устрою, — подойдя вплотную, Сотков переключился на руководителей смены, — быстро ограждения заварите и книгу нарядов исправьте. Шустрее, как сонные мухи! Сейчас директор по технике безопасности приедет. Каску тоже живо убрать! Не одевал он ее!
Никто не шелохнулся.
— Вы оглохли?! Я сказал быстро убрать!
В толпе рабочих послышалась возня, невнятное бормотание,
— Егорыч, ты иди. Твой напарник.
— Не, не пойду.
— Закурить дайте, сам схожу, нервы успокою…
— Ты достал побираться. Клянчишь постоянно. Ладно, бери, только близко не подходи, испачкаешь меня, всюду твоя смазка.
— Ну! Разобрались?! Убирайте живей! — терял Сотков терпение.
Вскоре с сигаретой в зубах от темной массы отделился молодой парень.
Обещанный директор появился как раз в тот момент, когда наверху блеснула последняя искра электрода.
— Натворили, кровопийцы?! — была первая вопль из салона автомобиля. — Меня из-за вас понизят. Вот хозяин звонит! Уже все на ушах, — прокашлявшись, сменил голос и взял мобильник.
В тягостной тишине хорошо прослушивалось, кому и как именно достается «на орехи».
— Дети у него есть? — прикрыл Лаптин рукою трубку, передавая вопрос хозяина собравшимся.
Башко с Мирошенко притихли, молчали.
— Одному — три, другому — два, — тяжело вздыхая, вмешался старик — крановщик.
Начальники посмотрели на него с благодарностью.
После непродолжительного разговора Лаптин, еще более разъяренный, чем прежде, обратился к остальным:
— Если областники нагрянут, то компенсацию его семье выплачивать будете из своих зарплат, и я тоже буду…Чтоб вас…
— Да чего ты там копаешься! Хватай каску и в кусты подальше!
Вызвавшийся паренек никак не мог подобраться к телу. Прыгая с камня на камень, он постоянно оступался, пачкал ноги в кровь, не решался поднять каску с осколками черепа внутри. Временами протягивал руку, но в последний момент отдергивал ее назад.
— Хватай же!
— Не могу. Сигарету еще дайте.
— Да, черт побери! Хватай давай! Я тебе пачку дам! Хоть обкурись, пусть хоть с одного места никотин закапает!
В тот самый момент, когда дрожащие пальцы поймали сравнительно чистый козырек, труп издал странный хруст. Со стороны рабочих послышался ропот. Затрещали кусты от попятившихся в них людей.
— Ничего, так бывает, — монотонно заверил водитель «скорой», с силой вмял выброшенный окурок в землю.
— А почему труп не забираете?
— Да мы вот уже сказали — не положено.
— Значит так. Запускайтесь. Работайте. План еще никто не отменял. А вы идите-ка сюда, — подозвал человека в белом халате. После короткого совещания пострадавшего увезли в морг.
***
— Как вы все знаете, у нас произошел несчастный случай, — Сотков в траурном костюме зашел в нарядную. — Работавшая комиссия постановила грубейшие нарушения правил техники безопасности самим пострадавшим. Содержание алкоголя в крови превышало все допустимые нормы. А главное, самодеятельность. Вы все в курсе, — предупредительно обвел собравшихся стеклянным взглядом, — погибший не получал наряда на выполнение работ, повлекших за собой его же смерть. — Далее, — перевернул страницу официального документа, блеснула свежая печать, — комиссией не выявлено неисправностей перильных ограждений, оборудования и прочих механизмов. Вина пострадавшего установлена как стопроцентная, но все же это смертельный случай и наказание в виде лишения премии понесут ваши непосредственные руководители.
— Слышь, — шепнул Павел, полуобернувшись к Башко, — займешь немного? Я ведь с женой на море, в следующем месяце отдам, ты съездишь.
— И в заключение хочу добавить, — бережно вернул бумаги на стол, — безопасность, прежде всего, не нарушайте правил, серьезно относитесь к оборудованию и своему здоровью.
Послышался смешок, моментально переросший в кашель.
— Давайте хотя бы деньгами поможем?
— Дельное предложение — семье поможем, — обшаривая карманы, радостно подхватил Сотков предложение из зала, высмотреть насмешника не удавалось. — Жене, небось, трудно одной тянуть. Сколько там у него детей? Я после отдам. Бумажник забыл.
— Жены у него нет. Тоже погибла… У нас же. Двое детей да мать на восьмом десятке.
— Тем более нужно сброситься!
История со смешком и кашлем из зала повторилась.

***
Посреди слепленного из самана дома стоял гроб. Тело усопшего, невероятно каким образом, привели в полный порядок, и теперь Башко не боялся. Ничего не говорило об ужасах смерти. Она преобразовалась в тихое, мудрое спокойствие, выраженное на крепко сжатых губах подчиненного.
Около гроба, сидя на табуретке, молилась старуха. Тут же, комната всего одна, на полу, об который начальник успел загнать несколько заноз, игрались притихшие дети. Толи им были знакомы панихиды, толи науськанные старухой ребята практически не разговаривали, но все же играли в полутьме, создаваемой свечами.
Подойдя, Башко решил выглянуть в окно, вдохнуть свежего воздуха. Взявшись за штору, отскочил назад: сверху посыпалась мелкая труха, угрожая развалиться, задрожал подоконник.
— Ну, скажи, зачем он туда полез? — шум заставил старуху обернуться.
На Башко посмотрело высушенное годами лицо. Красные от бессонницы глаза источали редкие слезы. Запах воска и странное создание затрудняли дыхание: он видел не мертвого человека, но человека, к которому на днях точно постучится смерть.
— Не знаю, мамаша, — Башко захотелось побыстрее уйти.
— Еще и крепко выпивший, говорят, прямо до пьяна. Ведь детьми клялся. Столько ведь держался, когда голубушка, Настенька, померла. Да, видимо, горбатого могила исправит. Теперь-то уж чего? Слышите, вы окаянные, вами батько-то клялся! — резко прикрикнула на детей, те в страхе отползли подальше. — Соседи-то судачат: прокляли его. Выходит, Марфа права, а я ей рота затыкала. Вот она — кара небесная.
— Папа пить ни можно, — донеслось из темного угла.
Ребята, завидев постороннего, с любопытством подползли ближе. В изорванных от множественных стирок рубашонках их тела казались белее сахара, хрупче картона. Тот, что постарше, хотел ухватиться за ногу парня, потянул тонкие ручки. Башко отпрянул назад. Ребенок непонимающе заглянул в округлившиеся глаза.
— Папа спит, — коверкая слова, пропищал мальчик.
— Вот мы тут сменой скинулись, — начальник быстро положил на стол конверт, собираясь сразу уйти.
— Ну, скажи, зачем он туда полез? — старуха, казалось, не замечала денег, да и, наверное, мир уже воспринимала по-особому, с теми заключениями, на которые способна только обреченная старость — за ней уже постучались.
Ей не нужен был ответ на свой вопрос. Твердила его с тех самых пор, как он впервые пришел ей в голову: просто последний зацепившийся в сознании набор фраз. Неожиданно потянулась к Башко, улыбаясь беззубым ртом. Тот не выдержав, выбежал вон.