Современная всемирная литература
Would you like to react to this message? Create an account in a few clicks or log in to continue.

Маргинальная литература. Сергей Герман (Бонн, Германия). Фраер

Go down

Маргинальная литература. Сергей Герман (Бонн, Германия). Фраер Empty Маргинальная литература. Сергей Герман (Бонн, Германия). Фраер

Post by Admin Wed Jan 10, 2018 6:34 pm

Раньше считалось, что фраер, это лицо, не при-
надлежащее к воровскому миру. При этом значе-
ние этого слова было ближе по смыслу нынешне-
му слову «лох».
В настоящее время слово «фраер» во многих
регионах приобрело прямо противоположный
смысл: это человек близкий к блатным.
Но это не вор. Это может быть как лох, так и
блатной, по какой-либо причине не имеющий
права быть коронованным. Например, человек,
живущий не по понятиям или совершавший ра-
нее какие–либо грехи с точки зрения воровского
Закона, но не сука и не беспредельщик.
Фраерами сейчас называют людей, занима-
ющих достойное место в уголовном мире. Для
обозначения простачка остались такие слова, как
«штемп» («штымп»), «лох», «фуцан», «олень» и
т.д. Фраера же нынче – это достойные арестанты,
рядовые «шпанского» братства.
Битый фраер, злыдень, пацанское племя – уме-
ющий за себя постоять, человек, которого нелег-
ко провести, способный и умеющий дать сдачи.
Честный фраер или козырный фраер – это выс-
шая фраерская иерархия, т.е. арестант, заслужив-
ший уважение среди людей, с которым счита-
ются, даже имеющий голос на сходняках, но всё
равно не вор.
Диссиденты («политики», «шпионы») – люди,
заслужившие с начала 60-х уважение и почёт в
«воровском» мире – принадлежали к «фраерско-
му» сословию. А они зарекомендовали себя как
«духовитые», то есть люди с характером, волей,
куражом – теми качествами, которые ценятся в
«босяцком» кругу.
Предисловие
Почему может быть признан
виновным историк,
верно следующий
мельчайшим подробностям рассказа,
находящегося в его распоряжении?
Его ли вина, если
действующие лица,
соблазнённые страстями,
которых он не разделяет,
к несчастью для него совершают
действия глубоко безнравственные.
Стендаль
Человек, за спиной которого хоть раз в жизни
с лязганьем и щелчком захлопывалась дверь тю-
ремной камеры, никогда не забудет этого звука.
Он будет помнить его всегда. И даже через много
лет после того, как выйдет на свободу, он всё рав-
но будет вздрагивать и просыпаться от скрежета
ключа в замке, скрипа открываемой двери и лязга
засова.
В конце 80-х мне попалась книга Анатолия Жи-
гулина «Чёрные камни».
Я прочёл её за ночь, проглотил, как любовный
роман, как стакан водки, залпом. Потом уже я
нашёл стихи Анатолия Жигулина, этого самород-
ка, русского поэта и зэка, хотя в России зачастую
одно неотделимо от другого.
Семь лет назад я вышел из тюрьмы.
А мне побеги,
Всё побеги снятся...
Справедливость и правдивость этих строк я по-
нял через очень много лет.
* * *
Как и с чего начинается тюрьма? У каждого
человека она начинается по-разному. Кого-то
задерживают на месте преступления и после не-
долгого нахождения в клетке при дежурной части
РОВД везут в следственный изолятор. Это место
Маргинальная
литература
2016 год № 1 (90) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
ещё называют тюрьмой. Хотя один из моих зна-
комых по имени Саня Рык называл её исключи-
тельно «дом родной» или «тюрьмочка».
У кого-то долгий и трудный путь прохождения
тюремных университетов начинается с суда. Куда
он, совсем далёкий от жестокости и скотства рос-
сийской пенитенциарной системы приходит в
надежде, что вот сейчас его оправдают. Но что-
то идёт не так, и во время оглашения приговора
в зал входит конвой, который после слов судьи,
«Именем Российской Федерации» заковывает его
в наручники. Но он всё ещё надеется. Что, вот,
сейчас придёт адвокат, и его выпустят. А потом,
через несколько часов, попав в камеру к настоя-
щим, а не киношным уркам, с лицами похожими
на подошву, содрогнётся при виде скотского быта
и начнёт потихонечку становиться таким же, как
все.
Вариантов много. Не буду утомлять читателя,
расскажу только о том, как начиналась моя доро-
га.
Дело моё тянулось несколько месяцев и осо-
бых проблем не доставляло. Я ел, пил, ходил на
работу, бесконечно менял баб. Меня не мучили
допросами и никуда не вызывали. Знакомый ми-
лиционер, когда я задал ему вопрос о своих пер-
спективах, только махнул рукой, дескать, не пе-
реживай, это дело скоро похоронят, сейчас не до
тебя.
Стране было действительно не до меня. Часть
страны пошла в ОПГ и начала отстреливать друг
друга. Другая – продолжала работать на заводах,
в школах, в библиотеках, заниматься коммерци-
ей, торговлей, банками, упиваться свободой и
клясть страну, в которой угораздило родиться.
В понедельник утром мне позвонил следова-
тель. Попросил зайти, выполнить кое-какие фор-
мальности. Я, в полной уверенности, что меня
вызывают для ознакомления с постановлением о
прекращении дела, радостный, чисто выбритый
и наодеколоненный, с пятью сотнями в кармане,
в предвкушении ужина в кабаке и быстрой люб-
ви с какой-нибудь студенткой педучилища, пом-
чался в РОВД.
От нагретого солнцем асфальта и стен домов
веяло запахом распускающейся листвы и горе-
чью дыма костров.
У следователя сидела какая-то неприятного
вида толстая баба лет пятидесяти, с лицом пью-
щего милиционера.
Следователь, сутулый очкарик лет двадцати
пяти по имени Андрей Михалыч, скучным голо-
сом спросил меня:
– А где твой адвокат?
Я выкатил глаза. Моей фантазии хватило на
единственный здравый вопрос:
– А зачем?..
Следователь ответил с вежливой полуулыбкой:
– Сейчас я тебя буду закрывать. Адвокат нужен
для предъявления обвинения. Но если у тебя ещё
нет своего защитника, могу порекомендовать Та-
исию Павловну.
Жест в сторону неприятной бабы.
– У Таисии Павловны более 25 лет стажа юри-
дической практики.
Я резонно заметил:
– У твоего адвоката из под юбки торчат хромо-
вые милицейские сапоги.
От смеха следователь хрюкнул. Таисия Павлов-
на надула губы и торжественно выплыла из ка-
бинета.
Несколько минут мы вяло препирались с Ан-
дреем Михалычем. Потом он принялся звонить
моему адвокату. Хотя, что это изменило? Томка
как всегда опоздала. Потом мне предъявили об-
винение. Обшмонали карманы. Отобрали шнур-
ки и ремень.
Но зато, перед тем, как за мной захлопнулась
железная дверь милицейской канарейки, я насла-
дился видом роскошной Томкиной задницы, об-
тянутой вельветовым Вранглером, стоимостью в
оклад Андрея Михалыча и его моральным уни-
жением, который, рядом с ней, наверняка должен
был чувствовать себя импотентом.
* * *
Арест. Это черта, которая разделяет твою жизнь
на до и после. После того, как ты преступаешь че-
рез неё, начинается твоя арестантская жизнь.
Солженицын писал – «арест – это ослепляющая
вспышка и удар, от которых настоящее разом
уходит в прошлое, а невозможное становится на-
стоящим».
После того, как меня закрыли, я не жрал неде-
лю, только курил одну сигарету за другой. Готов
был биться башкой о стену. Но ничего – пережил.
Как писал Достоевский Фёдор Михайлович, «ко
всему-то подлец-человек привыкает».
То, что я увидел в тюрьме, меня не потрясло.
Скорее отрезвило.
Я думал, что человека, отслужившего в совет-
ской армии, уже наверное трудно удивить испра-
вительной колонией. Как говорил мой ротный
капитан Камышев: «Тот, кто служил, в цирке не
смеётся».
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 1 (90) 2016 год
Вот и я оказался в таком же цирке. В том его
месте, что отведено для зверей. Только увидел не
красивую арену, а загон, в котором едят, спят и
отправляют естественные надобности люди, низ-
ведённые до положения животных.
Я увидел, насколько неоднозначен может быть
человек. Как низко и неотвратимо он может
пасть. За пачку сигарет или заварку чая поста-
вить на кон жизнь другого человека. И наоборот,
отстаивая честь или доброе имя, одним мгнове-
нием перечеркнуть свою.
Я увидел, что быт зверей страшен. Шкала цен-
ностей отличается от людской. Один и тот же ин-
дивидуум может не сожалеть о загубленной им
человеческой жизни и искренне горевать об уте-
рянной пуговице. Не спать ночами, переживая о
затерявшейся бандероли с табаком.
Духовные ценности, любовь, сострадание – ста-
ло второстепенным. Еда, чай, тёплые носки зи-
мой вышли на передний план.
В этой жизни от скуки и запредельной тоски
резали вены, глотали ложки и вскрывали себе
животы. Обыденным делом был секс между муж-
чинами. Этот мир был ужасен. Но он был также
прекрасен, потому что такого величия духа, вну-
тренней свободы и готовности идти до конца я не
встречал более нигде.
* * *
Заключённые общего режима – народ зелёный
и легкомысленный. Кроме того, в основе своей
донельзя агрессивный. Первый срок восприни-
мается ими, как игра, полная романтики.
Они переполнены бычьей дурью и силой. Очень
часто бицепсы заменяют им мозги. Понятий нет,
законы они не чтут, так как их заменяет кулак.
Это очень плохо, потому что понятия в местах
лишения свободы значат очень многое.
От их знания или незнания, соблюдения или
несоблюдения зачастую зависят жизнь и судьба
человека. Но тема понятий, как и высшая мате-
матика, доступна не всем. Именно поэтому спец-
контингент зон общего режима, средний возраст
которого 18-20 лет, над ними особо не задумы-
вается. Зачем напрягать мозги, когда можно на-
прячь мускулы?
«Вся Россия живёт по понятиям. Это и есть
русская национальная идея». Эта мысль при-
надлежит не мне, а Валерию Абрамкину, дважды
топтавшему зону. Бывший инженер-атомщик,
пройдя советские лагеря, был абсолютно убеж-
дён в том, что: «Жить по понятиям гораздо легче,
чем по законам советской власти».
К сожалению, контингент пенитенциарных уч-
реждений России трудов Валерия Абрамкина не
читал. Это я понял в первый же день нахождения
в лагере.
В тот день я разбил металлической миской-
«шлёмкой» голову шнырю карантина. Прямо из
столовой меня уволокли в штрафной изолятор.
Не зря зону общего режима называют «крова-
вый спец» или «лютый спец».
Драки и потасовки не были редкостью, а угрозы
и матерная перебранка, истеричная, бессмыслен-
ная и опасная – просто висела в воздухе, расточая
затхлые, выматывающие нервы, флюиды.
Я всерьёз стал размышлять о том, что если дело
пойдёт таким образом, то я в кратчайшие сроки
вполне могу заработать вторую судимость.
Не зря говорили умные люди, что первая суди-
мость – это штука необратимая. После неё – судь-
бу назад уже не повернёшь.
Но зона – есть зона. Здесь всё непредсказуемо.
Лязг замка, вызов к ДПНК, и тебя ждёт очеред-
ной зигзаг судьбы. Жизнь, до этого казавшаяся
размеренной и устоявшейся, делает разворот на
180 градусов.
Через пару месяцев прокуратура пришла к вы-
воду, что совершённое мною преступление отно-
сится к категории тяжких и внесла протест. Меня
снова этапировали в СИЗО для замены режима
на более строгий.
* * *
Я вновь оказался в следственном изоляторе. Не
скажу, что я почувствовал радость от возвраще-
ния в знакомые места.
Тюрьма абсолютно не изменилась за несколько
месяцев моего отсутствия. Я даже не успел по ней
соскучиться.
Меня вели какими-то коридорами, я поднимал-
ся и спускался по ступеням каменной лестницы.
Мелькали ряды серых железных дверей с глаз-
ками и засовами.
В тишине был слышен лязг открываемых пере-
до мной решёток, гулкий топот шагов по бетон-
ному полу.
Плотный лысоватый прапорщик подвёл меня к
железной массивной двери.
Приказал:
– Стоять! Лицом к стене.
Коридорный поднял задвижку и приник глазом
к глазку. Потом повернул в замке ключ, отбросил
со звоном засов. Я шагнул через порог и остано-
вился в шаге от двери.
Скрипнула закрываемая дверь, с лязгом защёл-
кнулись замки.
2016 год № 1 (90) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
За спиной осталась дверь с вбитым в неё глаз-
ком – пикой. Чуть ниже – с артиллерийским гро-
хотом откидывающаяся форточка–кормушка.
Душу вновь охватило пугающее, насторожен-
ное чувство, которое усугублялось тем, что после
относительного светлого коридора камеру почти
невозможно было разглядеть. Она освещалась
тусклой лампочкой, спрятанной за решёткой в
маленьком вентиляционном окошке над дверью
и бросавшей узкий луч тусклого света куда-то на
потолок и стенку выше верхнего этажа «шконки».
По недосмотру спецчасти или по оперативным
соображениям меня вновь поместили в камеру
для подследственных.
На шконках и за столом сидело человек десять.
Двое голых по пояс и татуированных арестантов
тусовалось по небольшому проходу между сто-
лом и дверью.
На плече одного из них синела татуировка в
виде эполета с толстой бахромой.
И ниже слова: «воровал, ворую, и буду воро-
вать!»
Татуировка означала, что её обладатель идёт
«правильной», то есть воровской дорогой.
Меня окружали серые стены, грубо замазанные
неразглаженным цементом.
Один из сидельцев крутил в руках арестант-
ские чётки, деревянные пластины, нанизанные
на нитки.
Вдумчиво и поступательно, как у музыканта,
перебирались пальцы. Слышались щелчки.
Заметив мой взгляд музыкант подмигнул:
– Чётки крутим, чифир пьем, по понятиям жи-
вём.
Тяжкий дух. Накурено. Пахло бедой. И люди
вокруг тяжёлые. Пара рож – примитивно-уголов-
ные.
После того как заходишь в камеру, сразу же на-
чинаешь ценить воздух, которым дышал совсем
недавно.
Я бросил матрас на металлический скелет же-
лезной шконки.
– Здорово, бродяги!
Тут же раздался нервный голос:
– Ты куда свои кишки ложишь? Ты сначала ска-
жи, кто по жизни? Мужики, пусть скажет, кто он
по жизни!
Я уже знал о том, что человеку, переступающе-
му порог тюремной камеры, необходимо пом-
нить о том, что люди, находящиеся под следстви-
ем, всегда на нервах. У них в сердцах тоска, страх,
агрессия и ненависть. Но они коллектив. И тут
приходит какой-то незнакомый хер…
Первая их реакция – любопытство. Интерес.
Можно ли с него что-нибудь получить. Матери-
альное: чай, сигареты. Или какой-то другой ин-
терес. Ну, а потом с тобой либо свыкнутся, либо
нет. Если поведёшь себя правильно и не будешь
«пороть косяки», тогда ты станешь своим. А если
допустишь какую-то ошибку, тогда станешь изго-
ем, «косячной рожей».
И это тоже надо сознавать отчётливо.
Я повернулся на голос. Молодой, прыщавый па-
рень, с какими-то белыми глазами.
– Чёрт я, – сказал я доверчиво, словно соседу
через забор.
– Чёрт!?..
– Ага...чёрт. Только хвост у меня спереди.
– Га-ааа! Кипиш, отвали от человека. Завари
лучше чайку.
За столом хлебал супчик из «бич»-пакетов шу-
стрый старичок лет шестидесяти. Широко улы-
бался, словно акула.
– Откуда будешь?
– Восьмёрка.
– Первоход? Лютый спец?
– Он самый.
– Такая же канитель. В первый раз чалюсь. На
общий режим собираюсь! Га-ааа!
Из-под серой застиранной майки выглядывали
русалки, солнце, профиль Сталина, похожий на
усатую женщину. На кисти руки – лучи заходя-
щего солнца, имя Витя. На пальцах татуирован-
ные перстни.
Мда-а... богатая, видать, была биография у это-
го Вити-первохода.
Я уже слышал о том, что по поручению следо-
вателя тюремные кумовья-опера проводят опера-
тивные разработки.
Не верьте сериалам, в которых преступления
раскрываются при помощи экспертов, дедукции
и экстрасенсов. Это блеф. Большинство висяков
раскрывается старым проверенным дедовским
способом. При помощи наседок.
Почти в любой следственной камере находится
какой-нибудь Витя, Коля, Саня, всегда готовый
дать дельный совет, поддержать в трудную мину-
ту, поговорить за жизнь, а между делом выяснить
кое-какие детали, интересующие оперчасть.
Человек, никогда не соприкасавшийся с тюрь-
мой и нахватавшийся верхушек о том, что блат-
ные не сдают и не сотрудничают с ментами, неиз-
менно тянулся за советом к бывалому сидельцу.
Он был не способен быстро определить зыбкую
грань между теми, кому можно доверять, и теми,
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 1 (90) 2016 год
кому верить нельзя. Между действительностью и
иллюзией, между друзьями и врагами, между на-
стоящей жизнью и видениями.
Ему было необходимо поделиться теми мыс-
лями, которые, как паразиты, грызли его день и
ночь. Для психологической разрядки ему необхо-
димо было выговориться. Неважно перед кем.
Редко встречаются люди, способные держать в
себе то, что беспокоит их в данный момент боль-
ше всего.
И тут очень вовремя подворачивался взрослый
опытный человек, прошедший Крым и Рым, со-
чувствующий твоей беде, не жадный на сигареты
и советы.
Он говорил очень важные в тот момент слова:
«Не ссы! Нагонят тебя с суда. Получишь услов-
но».
И становился отдушиной, куда сливалась вся
интересующая мусоров информация. Такие люди
умели расположить к себе.
Прыщавый достал кусочек мыла, натёр им сна-
ружи кружку. Перевязав её куском полотенца,
подвесил над унитазом, так, чтобы её не было
видно через глазок в двери. Потом, присев на
корточки поднёс к кружке кусок вафельного по-
лотенца, свёрнутый вместе с полиэтиленовым
пакетом. Получилось пламя, как у настоящего
олимпийского факела.
Через несколько минут чифир был готов.
Тут же к закопчённой кружке, называемой чи-
фирбаком, подсело человек пять. Дед-первоход
несколько раз перелил тёмно-коричневое зелье
из чифирбака в эмалированную кружку и обрат-
но. Потом протянул кружку мне.
– Ну понятно, как первоход, так сразу вместо
холодильника. На вашей командировке как пьют?
Чифиристы переглянулись, первоход понял.
– По два. Не ошибёшься.
На разных зонах и тюрьмах чифирят по разно-
му, иногда пьют по три, но чаще по два глотка.
Кружка пошла по кругу. Было видно, что уже
после первых глотков некоторых начало тош-
нить, но они продолжали делать вид, что мама с
детства давала им эту гадость вместо молока.

(Продолжение следует)

Admin
Admin

Posts : 1002
Join date : 2017-05-20

https://modern-literature.forumotion.com

Back to top Go down

Back to top

- Similar topics

 
Permissions in this forum:
You cannot reply to topics in this forum