Быль. Людмила Менкин (Рабат, Марокко). Митрофановна

Родилась в 1946 году. Окончила финансово-торговый техни-
кум. В свободное время писала стихи и печаталась в журналах
«Мурзилка», «Юность», «Крестьянка» и других советских из-
даниях. Сейчас публикуется в местных городских и районных
газетах, занимается графикой. Имеет двоих детей и двух вну-
ков. В данное время на пенсии.

В те времена, когда гармонь была великой ро-
скошью в селе, довелось мне гулять на одной
сельской свадьбе. И молодых-то уже не помню,
и вновь обретённых знакомых из числа гостей,
а вот гармониста забыть не могу. Вернее сказать,
гармонистку, поскольку была гармонь в руках
женщины. Называли её уважительно Митрофа-
новной.
Заказывали то одну песню, то другую, и играла
она то весело и бойко, то размеренно и печаль-
но. Первый день свадьбы пропелся-проплясался
быстро, а вот второй, как обычно, долго не мог
начаться – ждали, когда, наконец, соберутся все.
Воспользовавшись паузой, я решила спросить
про гармонистку у селян. Играет хорошо, слов
нет, но почему женщина, а не мужик? Умеют у нас
теперь и мужики играть, приехавшие в наше село
культуру поднимать: завклубом да учитель музы-
ки. По науке играют, по нотам, стало быть. Слу-
чается и концерты дают. А вот на свадьбах по сей
день Митрофановна – наш первый парень.
А до войны-то здесь первый парень был Фёдор,
единственный. Мелодию любую на слух играл.
Девки за ним табуном ходили. Каждая, почитай,
симпатией своей одного Фёдора считала. А
присушила его одна Митрофановна. И чем
взяла, не понять. Говорят, были девки и по-
краше её и статней, а вот нашлось и в ней
что-то. Сердце-то, оно по-другому смотрит.
С год они поженихались и расписались
перед войной. Лишилась наша Митрофа-
новна своих подруг всех сразу. Решили, что
она их кавалера увела. Не знались с ней, не
здоровались, а вот война их помирила. Ког-
да мужики на фронт уходили, играл Фёдор
в последний раз на гармони, а простившись
с женой, передал гармонь ей и просил хра-
нить до его возвращения.
Только не пришлось им больше свидеть-
ся на этой земле. На Покров похоронка при-
шла. Тогда-то и вернулись все подруги к Митро-
фановне. Погоревали с ней, разделили беду и
простили. Стояла гармонь в углу сиротой казан-
скою всю войну молчала. Не до песен было – вой-
на. Работа от зари и до зари. Горе то в одной семье,
то в другой.
А в сорок пятом девятого мая понадобилась.
Собрались подруги у Митрофановны в избе По-
беду отметить. Сидят за столом, вроде и песни ве-
сёлые поют. В всё не то: был бы Фёдор жив, гово-
рят, и гармонь бы запела. «Жаль, сыграть некому.
Хоть ты бы сыграла, Митрофановна. Ведь учил,
поди, играть-то тебя Фёдор-то». «Учить-то учил,
– отвечает, – да я без охоты училась: всё дума-
ла, мне-то зачем? А сейчас бы вот пригодилось».
«Так вспомни, – настаивают подруги, – попро-
буй, а мы пособим, подпоём. И радость великая
нынче, и Фёдору память будет». «Ежели в память,
– соглашается, – да с великой радости-то, попро-
бую». Взяла гармонь, а та видно сильно по рукам
истосковалась, запела сначала робко, а потом всё
настойчивее и вернее. И праздник-то стал как
праздник, и гармонь-то ожила. Вот так вот, не
сразу, Митрофановна стала гармонистом. Сперва
играла то, что Фёдор учил. Потом…
А потом новые песни на слух подбирала. И всё-
то у неё ладненько получалось, словно Фёдор её
руками руководил. И показалось мне, что так и
есть, что Фёдор, её любимый Фёдор был где-то
рядом. Я с удивлением замечала, когда мелодия
грустная – она с грустью оглядывала гостей, ког-
да мелодия была веселая – тогда у неё в глазах по-
являлись озорные искорки.
Я уходила. И долго в моей памяти были слыш-
ны песни сельских жителей.