Фантасмагория. Сергей Рок. (Краснодар, Россия). Электроман

Я – электроман.
А все остальные – а они все сами по себе. Дядя Саша – одинок, он – любитель винограда. Сейчас он уже старый, я так и слышал, как он сказал про то, что он старый, и из этого открытия вытекало, что – дверь открыта – и она давно открыта. При чем, он не одинок, но если человек увлечен виноградом – значит, он ему ближе, чем все остальное, в том числе и люди. Хотя, плантации все его узкие. Оно по жизни – ты и в ширь идешь, и в узь, или – например – Антарктида и Арктика – труд и халява. Два полюса, но и там, и там холодно. А что делать? Вот он идет по своей плантации – в ширину она – метров десять. А в длину – сто. Вот вам и узь. А вы о чем думали? Это среди дворов, которые, теснясь, скрывают мир от мира. Я думаю, что я так же одинок. Ему нравится виноград. Я – электричество.
Скажу сразу – я трогаю провода.
Дядь Саша проходит по вот этому полотну, где всего несколько рядов в ширину – но так замечательны они при походе вперед и назад, и я его вижу. И я знаю, что скоро его виноград закончится, так как дети высудили у него дом и его виноградную дорогу. Я думаю, он смирился – хотя еще есть время, чтобы пожить – возможно даже лет десять. И теперь я думаю – сколько жили мы, только о нем и говорили – сука он, дядя Саша. А в чем сука? Нет, наверное, так и есть. А теперь – какая разница. Была вот эта его плантация, годами стояла – и уж и не будет больше. Но, конечно, виноград его ни у кого не приживался. Всё дело в руках. Плохие руки – плохой виноград,
Тем более, что это – иное растение. Может даже, не от нас.
Я – Электроман. У меня был друг – циркулярофил. Любил он пилу. Год от года он становился все меньше, но страсть не умолкала. Он говорил себе – не отрезай от себя по многу. Поживи еще. Еще… Еще…
Нет, он понимал, когда его будет совсем мало, жизнь раскроет жерло, и оттуда выйдут христы – и они его поставят на свое место. Скажут – вон, смотри, страдают по делу, а ты и не страдаешь, а кайфуешь – прожил ты мало, а вот тебе еще полжизни мы добавляем.
А они ему не нужны, эти полжизни.
Ну, разве он не может выбрать сам, много ему жить или мало. Или что же – выбор между тварью дрожащей и человеком лишь в пределах всяких там деяний? Нет, не надо. Это не грех, это единение – если ты сам себе установил срок.
Потом, когда я снова остался один, я подумал – где ж мне взять друзей? Люди, с которыми мне хорошо, они, должно быть, все с отклонениями. Но тут я увидел провод. А шел я по улице Делегатов. И я еще подумал – вот сколько вас – и стоите тут, и лежите, и сколько умерло тех, кто жил на улице Делегатов. И всё. Мысль без продолжения. Просто так я и подумал.
Подошел я к проводам и думаю – интересно, сколько вольт? На язык попробовать, на ухо, на глаз? Или просто руками взять? Стою в нерешительности. Готовлюсь. Штангисты перед тем, как взять вес, такие вот – руки у них сокращаются, так как это есть передача импульсов. И сердце – блынц, блынц. А еще озадачивает – что чинят Дом Культуры – как– то странно чинят, кругом понакапали, и там обязательно где– то будет торчать кабель. Правда, что там за кабель? 220? 360? 1000?
Вот у старого дедушки Толяна был усилитель напряжения. Я спрашиваю:
– Дедушка Толян, а сколько там вольт?
– Тыща, – отвечает он сипло.
А сиплый он от рассказов – стал на сочинять на старость лет и осип. Рассказы о фронте, а стихи еще – они о сексе. Правда, последний секс датирован 71– м годом, но ничего, он молодец – сочинитель, в газетке его печатали.
– Как тыща? – не понял я.
– А покрути, попробуй.
– Ладно, – отвечаю я.
А он пошел какашку за Тузиком подбирать. И слышу я:
– Тузик! Тузик! Чо ты там сидишь? Стыдно? Так гадь там, в цветнике. А? Не понял тебя. Да не бойся! Бить не буду. Ух ты шерстяной.
Ну, включаю я этот самый усилитель. Там есть табло– кружок. При чем, именно я дал имя этому измерительному прибору – ибо от рождения это вольтметр. Нисколько не амперметр, потому что есть разница. Обычно такие вещи фиг объяснишь женщинам – что вольтметр им, что, например, омметр. Да хоть электровеник. Но дело в том, что амперы – это типа напруги воды через шланг. А вольты – это, к примеру, горяча вода или холодная.
И вот, беру я в руки электроды, и ток играет мной – я вообще не могу сопротивляться. И я, конечно, слышу, как дедушка Толян продолжает поносить Тузика. Но запомните – собаки всегда копируют человека. Это – страшная, во– первых, зависимость. А во– вторых, старых людей собаки больше копируют. Молодых – не так. Я знаю, но мне некогда говорить.
Я – Электроман.
Ток свят. Я тащусь. Мне не нужен наркотик. Мне и не нужна сверхидея, хотя известно, что именно сверхидея создает гениев. Просто так их не бывает. Ленивый – это фрукт. По молодости это прикольно, порой, но потом – заподло.
– Тузик! Тузик! Ах ты злодей.
Дедушка Толян не матерится – он ведь из другого времени, тогда просто так матом не гнули. Раньше была страна, а не территория с царьками, и люди были крупнее. И, конечно же, старость будет брать свои плоды. Возьмет – и они будут там мальчиками – и он, и что– то другое, быть может – вечная жизнь.
– Ну что ты? – спрашивает он.
А я выхожу из сарая и сажусь, переводя дыхание. Я похож на проститутку– энтузиастку. Больше нет никакого другого сравнения. Даже рука– идущая– к– стакану – она слабже. Я – электроман. Еще, помню, была женщину с отпечатком кровати. Я спросил ее:
– Привет, почему на тебе отпечаток кровати?
– Пойми.
И она замолчала, смотря на отрадные тени деревьев, которые дарили свои листья новой луне.
– Что же понять?
– Я – Женщина– с– Отпечатком– Кровати!
Мир большой, но человекомиров немножко. Ох, люблю. Меня словно целует вечная благодать. Я – электроман. Все провода в своем доме я уже перещупал. Они мои друзья, но уже ничего нового они и не несут.
Но никогда не забывайте друзей. Пусть они и провода. Но голыми я их не держу. Я как– то новый год отмечал именно с ними – а мечтал лет десять. И всё мне кто– то мешал. Думаю – ну светлый час, светлый день, один я – и масса друзей. А наслаждаюсь – нет, это ж как бы «в теперь», а тогда я и предположить не мог, что однажды я буду на вершине – я – и друзья.
Но это лишь полоска, которой подчеркивают слова.
Нет, пора вернуться. День пасмурный. Кайф мой прохладен. А еще глупые люди слово «кайф» ассоциируют непременно с наркотиком, несмотря на то, что в основе был «кейф» – понятие, распространенное в период НэПа. Я могу поднять эти темы, но в более поздних беседах.
Я смотрел на оголенные провода, слыша, как их двора Лены Листковой доносятся голоса:
– А ты его выбрось в окно!
– Нахер!
– А?
– На!
Оказывается, это был разговор о друзьях домашних, с хвостом. Лена – мадам разширевшая, кардинистая. Мужа она выгнала за то, что не чтил ее в королевнах. Одно время видел я его, проезжего велосипедиста. Говорят, пьёт, хотя парень очень ручистый. А Лена – она с кем разговаривала? Да ни с кем, быть может – ведь я знаю, сейчас время разговоров баб с ничем. Даже не с зеркалом. Да вообще я не знаю. А мужики ведь так сильно не измельчали. Просто им места не дают – оно вот на месте стоят.
И облака седеют. И дождик хочет. И из– за реки идёт прохладца. И в гору, в гору, ведь высоко мы живем – у нас тут край – а дальше – весь мир уже внизу, такой славный горизонт.
Провода – словно руки матери.
Шел же мимо Вахтанг. Я и думаю – да иди себе, Вахтанг. Нет, надо ж ему было подойти:
– Ё, ё, – обрадовался он.
Я ж молча делаю вид, что я – дерево. Ну одно дело – мой сладостный электронный напиток, а Вахтанг? Но видимо – позыв.
Конечно, его сломало. Я думал, что – убило. Побежал я к телефону, а нету телефона. И тут как тут – двор Лены Листковой. Сам я звоню, смотрю на нее и думаю – а, не лишен я чувств. А, сколько можно сказать – да то не то – сколько ж можно подумать. Да мыслею я ее окружу и буду в мыслях играть, как кошкой с мышкой. Но в реале – да не, люди не поймут, да ведь и Вахтанг там лежит.
Ну что же. Да ничего же. Я – электроман. Стою я над койкой Вахтанга, открывает он глаза, и я вижу там, в кружках, в черных точках его глаз – блеск. Он улыбается.
Я ревную.
Я ревную.
Я и не могу тут ничего расшифровать, я знаю – он согрешил, и ему лучше с электричеством, чем мне – с ним.
Я вышел на рынок и смотрел на яблоки. Я грустил. Черных семечек насыпи шушукались – я б им что, я всего лишь – слуга на службе, я даже не рабочий на нивах наслаждений и правд. И весь рынок – это сволочные места, и все магазины – это набор низкопрофильных человеческих элементов. Я зашел в кафе– дырку. Это значит – одна дверь у него – с рынка, а другое – с улицы. И там, видать, были какие– то свои люди – они употребляли клейкие слова – кума, брат, сват. Я взял салат из капусты, одну сосиску и полупиво. Тут вот оказался и дядя Саша, виноградник.
– Вы еще там? – спросил я.
– А ты разве не видел?
– Нет, – ответил я грустно, – и там я, и не там.
– Я тебя видел – у нас весь район просматривается на километры через сетчатые заборы – ты курил и матерился, хотя ты человек спокойный.
– У меня отношения я электричеством, – ответил я.
– И у всех оно так. У всех, – ответил он.
Я своё пиво не допил, так как я не любитель алкоголя. Терпеть не могу, когда у людей изо рта пахнет. А как представлю, что и у меня так – так заразно так на душе.
А потом снова зашел к Вахтангу. Он еще был в больнице, но что– то изменилось в его взгляде. Я выбежал в коридорчик и там попытался укусить себя за локоть – ан– фиг. Ревность поднималась по жилам от пяток до ушей. Я настоятельно сказать себе успокоиться и делать вид, что ничего не происходит.
– Принесешь мне апельсинов? – спросил он.
– Ладно, – ответил я.
Я крепился.
– Еще мне нравится газированный напиток, где смешаны сок и молоко.
– Ладно.
Я скрипел зубами, но делать было нечего.
– Еще шоколадку.
– Ты ешь шоколад? – возмутился я.
– Не я, но она, – ответил я.
При этих словах из– за ширмы вышла прекрасная медсестра, волосы которой пахли морем и духом синей марсианской бутылки.
– Что же, – сказал я себе, – у меня есть шанс. И нет его, и есть он. Это наподобие того, как сильный уходит, оставляя дорогу для чемпионства другим. Пусть она. Прекрасная, острогрудая. Хотя – ложь. Я хочу быть первым по достоинству!
Ах, что мне до Вахтанга. Мне есть что выбирать. Я люблю электроны. Я думал – я думал, я думал, я думал. А ведь на закате еще 80– х был, например, Почитатель Извести. Он дал мне наказы:

1) Свет – это свет
2) Тьма – это тьма
3) Забирает – не сопротивляйся
4) Щекотность отдается в низ живота
5) Ты не умрешь
6) Дари радость
7) Не убий, но защищай
Женщина – не человек
9) Не пей
10) Не кури

С того времени я и не пью, и не курю, и мне 42 года, и я – электроман. Нет, мне хорошо. Электричество выбрало меня, а я – его. Не хочу так дешево ложиться под каток банальностей. Иду в магазин. Куплю Вахтангу всё, что он там хочет.
А…
А– а– а– а….
Ведь лживо так сразу надеяться, что ты один. Кот так же надеется. Если у вас два кота, то каждый втихаря думает, что он – главный, что он – один в мире. И бог – он один. А больше нет. И правильно. Я б лелеял своих подопечных, но я не могу нести на себе столь тяжкий груз. Я – электроман, и этим все сказано.
– Ну и, – говорю я, наконец, Вахтангу.
– Я сделал свой выбор, – говорит он.
– Кто?
– Не ты.
– Кто же?
– Она!
Я обзавидовался. И ночью – она пришла ко мне в сон, она теребила мою плоть, и я вскочил, мокрый от нахлынувших мыслительных дождей, я бежал на кухню, забыв о своем призвании. Тень медсестры преследовала меня, я укрылся подле бочка и там, слушая, как капля лялякает, прыгая на брусок мыла, осознал – здесь и сейчас.
У меня есть розетка в ванной. Она – моя. Она – двойная. Она – ноздря. Я прослезился, чувствуя, как счастья тыкает меня пальцем в пупок.
Только ты и я.
Несколько дней мы не были вместе…
– Пожалуйста, ответь мне, – сказал я, – ведь иногда так хочется слышать слова. Я, конечно, не девица красная, чтобы мои уши питали меня, будто бы они – мониторы счастья. Но – совсем немного….
Я прильнул щекой к розетке. Я запел. Музыка, тихая, нежная, слабая лилась в ответ…